Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Все это прекрасно, возразилъ Борщовъ совершенно серьезнымъ тономъ — здѣсь вамъ, разумѣется, живется хуже, чѣмъ за-границей. Вы потеряли вашу мать и чувствуете себя одинокой, но зачѣмъ-же думать, что все у насъ такъ дурно? Ваша мать не напрасно стремилась сюда. Она хотѣла обезпечить вашу будущность и вы теперь съ очень хорошими средствами, а на эти средства вы можете получить прекрасное образованіе…

— Мнѣ не нужно много денегъ! вскричала Лиза. — Я никогда не думала о нашемъ наслѣдствѣ. Мнѣ и теперь его не нужно!

— Ну, а на что-бы вы уѣхали отсюда? спросила Катерина Николаевна.

— Вы мои друзья, вы-бы мнѣ дали, отвѣтила Лиза. — А если-бъ не дали, я-бы напечатала въ газетахъ, что желаю ѣхать avec une famille и говорить съ дѣтьми по-французски и по-англійски. Меня-бы даромъ довезли. А тамъ я знаю, что дѣлать.

— Прекрасно, возразилъ ей еще разъ Борщовъ — но вы уже настолько развиты, что понимаете, какъ важно имѣть средства для того, чтобы сдѣлаться передовой дѣвушкой и тогда употребить ваше состояніе въ вашемъ-же кровномъ, родномъ обществѣ. За-границей и безъ васъ найдутся хорошія дѣвушки, а у насъ мало ихъ, а нуждающихся всякаго рода — цѣлая масса. Зачѣмъ-же уходить отсюда? Вамъ теперь скучно, будетъ веселѣе, когда вы станете постарше и узнаете, что вы живете не для себя одной, а для тѣхъ, кто въ этомъ Петербургѣ кряхтитъ да ноетъ.

Лиза выслушала всю эту тираду съ глазами, устремленными на скатерть, потомъ быстро подняла ихъ и остановила на Борщовѣ.

— Я понимаю, что вы говорите, отвѣтила она, не такъ звучно, но не съ меньшимъ убѣжденіемъ — я не хочу жить для того… enfin pour des chiffons! [81]Мое наслѣдство я не стану беречь для себя, а все-таки здѣсь я не буду умѣть помогать, да и кто умѣетъ, скажите вы мнѣ пожалуйста?

— Какъ, кто умѣетъ? спросила Катерина Николаевна, уже взволнованная разговоромъ съ Лизой.

— Да, кто умѣетъ?…я незнаю. Вотъ я вижу, какъ вы дѣйствуете…

Катерина Николаевна взглянула на Борщова и выпрямилась.

— Вы умные и добрые. Вы хотите, чтобы всѣмъ было хорошо, такъ хлопочете, а ничего не можете сдѣлать. Я объ этомъ давно думала, а послѣ вашей «conférence» мнѣ все сдѣлалось понятно. Это такой городъ. Это такая земля. Никто не живетъ. Tout le mond végété.[82] Развѣ всѣмъ не скучно? Если вы друзья мои, вы не будете отъ меня скрывать, вы мнѣ скажете: да, Лиза, намъ очень трудно со всѣми этими госпожами. Nous nous éreintons et nous n’arrivons à rien! [83] Вы мнѣ это скажете, я знаю…

— Почему-жь вы такъ думаете? спросилъ ее Борщовъ съ нѣкоторымъ уже раздраженіемъ: — кто борется, тотъ и достигаетъ, Лиза. И за-границей ничто даромъ не дается!

— Ah, mon Dieu! je sais ça! тамъ очень трудно. Тамъ всѣ отбиваютъ работу одинъ у другого. J’ai vu ça. А здѣсь вы хотите сами помогать, но кругомъ всѣ спятъ, ou bien on patauge, corame la petite dame l’autre soir.[84]

Чуть замѣтная усмѣшка проскользнула по губамъ Катерины Николаевны.

— Позвольте, однакожь… вскричалъ Борщовъ, уже не на шутку начинавшій горячиться.

— Поль, остановила его Катерина Николаевна, — зачѣмъ-же тутъ спорить? Лиза высказала намъ свое впечатлѣніе. За этимъ чайнымъ столомъ мы его не измѣнимъ. Дитя мое, обратилась она къ Лизѣ: — ни Павелъ Михайлычъ, ни я, не станемъ, конечно, стѣснять васъ, заставлять васъ жить тамъ, где вамъ противно. Вы хотите ѣхать за-границу, конечно, за тѣмъ, чтобъ учиться?

— Да, рѣшительно отвѣтила Лиза.

— Вы обдумали, куда вы хотите ѣхать?

— Я думала и скажу вамъ…

— Хорошо, перебила ее Катерина Николаевна: — и когда-же вы хотѣли-бы ѣхать?

— Хоть завтра, если-бъ было можно!

Катерина Николаевна поглядѣла на Борщова. Онъ теребилъ свою бороду.

— Не слишкомъ-ли ужь быстро? проговорилъ онъ и заходилъ по комнатѣ.

— Я больше не буду объ этомъ просить, промолвила Лиза, собираясь уходить: — я не хочу, чтобъ вы безпокоились. Я не маленькая, доѣду и одна.

— Мы объ этомъ подумаемъ, отозвалась Катерина Николаевнна, слегка нахмуривъ брови.

— До завтра-то хоть подождите, сказалъ улыбаясь Борщовъ.

Лиза сохранила сосредоточенный видъ и, поблагодаривъ поклономъ за чаи, удалилась замедленными шагами.

— Нѣтъ болѣе дѣтей! вырвалось у Борщова.

— Что-жь тутъ разсуждать, сказала Катерина Николаевна и глаза ея, обращенные къ нему, имѣли какъ-будто вызывающее выраженіе.

— Какой дикій ребенокъ!

— Почему-же дикій? нѣсколько задорно спросила Катерина Николаевна: — ты точно на нее сердишься за то, что она такъ наивно и искренно пожалѣла объ насъ и объ нашихъ жалкихъ усиліяхъ…

— Это — неестественное резонерство въ ребенкѣ!

— Она не виновата, что умнѣе своихъ лѣтъ, да и никакого тутъ нѣтъ резонерства: она просто задыхается въ нашемъ Петербургѣ. То, что мы съ тобой маскируемъ, замазываемъ, то прямо реагируетъ на нее. Она такъ и говоритъ.

— Нельзя-же ей завтра ѣхать! Вѣдь она ребенокъ, правда, очень самонадѣянный, но все-таки ребенокъ; надо-же поручить ее кому-нибудь…

Катерина Николаевна встала и въ глазахъ ея промелькнула какая-то затаенная мысль.