Дельцы. Том II. Книги IV-VI

Тутъ она стала себя разбирать по косточкамъ. И наружность, и туалетъ, и тонъ, и языкъ. Все это сдѣлалось ей такъ противно, пошло, все такъ отзывалось камеліей и бывшей возлюбленной генерала Саламатова. Никогда она еще не сознавала такъ живо нечистое происхожденіе своего комфорта, своей матеріальной обезпеченности.

«Что-же я-то такое? — спрашивала себя Авдотья Степановна, все глубже погружаясь въ раздумье. — Смѣю-ли я мечтать о какомъ-нибудь правѣ на счастье? Я, моя обстановка, мои кружева, лошади, акціи и облигаціи, все это кровная обида такимъ женщинамъ, какъ эта Загарина. Какой честный человѣкъ полюбитъ меня? Прядильниковъ увлеченъ страстью. Правда, для него я не камелія; но онъ не заставитъ меня отказаться отъ всѣхъ моихъ побрякушекъ. Я же буду вертѣть имъ, какъ мнѣ угодно. Сдѣлаюсь я его женой — будетъ то-же самое. Я буду командовать. Я заставлю его хлопотать о своей дѣловой карьерѣ. Онъ никогда не скажетъ мнѣ, что не такъ слѣдуетъ обращаться съ моимъ достаткомъ. Мы разжирѣемъ, будемъ добродѣтельными супругами, и года черезъ три я въ самомъ дѣлѣ воображу себя честной женщиной. А въ это время Загарина истаетъ какъ свѣча и до самой смерти должна будетъ коптѣть надъ переводами!»

Авдотья Степановна почувствовала, что любовь Прядильникова только усилитъ ея душевное недовольство. Но говорить ему объ этомъ она не рѣшалась. Ей слишкомъ жаль было бѣднаго чудака.

Вечеромъ онъ явился къ ней. Она, принявъ спокойный тонъ, разсказала ему про Загарину.

— Я во что-бы то ни стало, хочу, — закончила она, — помочь этой женщинѣ, выиграть ея дѣло. Только мнѣ самой неловко ввязываться въ это. Она можетъ меня заподозрить. Правда, она обошлась со мной ласково и сказала, что довѣряетъ мнѣ. По я сама почувствовала, что надо мнѣ лично устраниться. Вотъ что вы сдѣлаете: съѣздите вы къ ея знакомому… вы мнѣ про него говорили.

— Къ Борщову? — спросилъ Прядильниковъ.

— Моего имени вы не впутывайте, а прямо скажите, что вы принимаете участіе въ этой госпожѣ. Пускай он потрудится съѣздить къ ней и взять дѣло на себя. Мы отыщемъ адвоката и дадимъ ему, сколько слѣдуетъ, на расходы. Про подвохи Малявскаго съ Воротилинымъ я ей разсказала и съумѣю произвести этимъ милашкамъ такую очную ставку, что они больше уже не станутъ къ ней подъѣзжать.

Прядильниковъ слушалъ Авдотью Степановну, сидя подлѣ нея на низкомъ креслѣ и покручивая усъ.

Авдотья Степановна такъ была поглощена своими думами, что не замѣтила, въ какомъ тонѣ повела разговоръ съ Прядильниковымъ. Но у него съ первыхъ-же ея словъ екнуло на сердцѣ. Мѣстоименіе «вы» показывало, что Авдотья Степановна точно забыла про сцену, бывшую въ томъ-же кабинетѣ. Онъ не рѣшился замѣтить ей это, но внутреннее раздраженіе сказалось въ другой формѣ.

— Я не понимаю, — началъ онъ сдержанно и какъ-бы язвительно: — почему вы такъ выгораживаете себя?

— Какъ выгораживаю? — переспросила Авдотья Степановна.

— Вы точно стыдитесь дѣйствовать отъ своего имени. Ваши побужденія такъ хороши, что вамъ нечего стѣсняться даже и передъ такой добродѣтельной барыней.

— Я про то сама знаю, — отвѣтила Авдотья Степановна съ нѣкоторою рѣзкостью.

— Напрасно вы себя такъ унижаете. Я этого рѣшительно не понимаю.

— Полноте, другъ мой, — откликнулась Авдотья Степановна, покачавъ головой: — пожалуйста, не заглушайте во мнѣ…

— Чего? — порывисто спросилъ Прядильниковъ.

— Довольно объ этомъ.

Вышла пауза. Прядильникова такъ и тянуло припасть къ ея колѣнамъ и осыпать ее ласками; но онъ не смѣлъ. Лицо Авдотьи Степановны было спокойное, строгое, холодное.

Въ эту минуту она подумала о Карповѣ. Сдѣлать вопросъ о немъ было-бы щекотливо; но не нынче-завтра, пришлось-бы все-таки коснуться этого предмета. Она знала, что Прядильниковъ — олицетворенная щекотливость, и не ждала отъ него ни единаго слова, которое могло-бы помочь объясненію.

— Алеша знаетъ? — тихо спросила она, и не договорила.

Прядильниковъ нервно вздрогнулъ.

— Васъ это безпокоитъ? — вымолвилъ онъ съ усиліемъ.

— Нѣтъ; но мы не станемъ-же скрывать отъ него?…

— Онъ знаетъ.

— Ну, и прекрасно. Вѣроятно, былъ очень радъ?

— Мнѣ все равно. Его ощущенія меня мало интересуетъ.

— Зачѣмъ-же такъ сердито?

— Я вамъ долженъ признаться, что мои отношенія къ Карпову сдѣлались для меня очень тягостны. Его цинизмъ невыносимъ. Онъ не умѣетъ относиться сколько-нибудь порядочно къ чужимъ чувствамъ и убѣжденіямъ.

— Что-жь, онъ смѣялся, что-ли, надъ вами? Экая бѣда! Вы развѣ его не знаете? Онъ какъ есть озорникъ; но обидѣть васъ навѣрно не хотѣлъ.

— Не хотѣлъ! — подхватилъ Прядильниковъ. — Что мнѣ за дѣло, хотѣлъ пли не хотѣлъ. Я знаю только, что меня его тонъ глубоко оскорбляетъ. И наконецъ, согласитесь сами, есть такіе случаи, когда пріятельство дѣлается слишкомъ тяжелымъ, когда жить вмѣстѣ нельзя.

Прядильниковъ потупился.

— Вы хотите разойтись съ нимъ?

— Онъ самъ съѣзжаетъ.

— Если самъ, то это очень умно. Пройдетъ недѣля-другая — и вы забудете про теперешнее сердце.

Прядильниковъ ничего не отвѣтилъ. Ему сдѣлалось стыдно. Онъ скрылъ настоящую суть дѣла отъ Авдотьи €тепаповны.