Читаем Дембельский аккорд 1 полностью

— Конспект я обязан показывать только вышестоящему начальству. Я сейчас могу сходить за своей тетрадкой, ну, а потом мы пробежимся до домика комбата, где я покажу ему конспект, вы напишите объяснительную о причинах отказа выполнять приказы командира группы, а комбат объявит вам строгий выговор с занесением в вашу учётную карточку. Через десять минут вы не выполните моё следующее приказание по переползанию и тут же получите неполное служебное соответствие. Ещё через пять минут вы откажетесь отжиматься в упоре лёжа и уже завтра будете читать Приказ об увольнении прапорщика Меркулова из Российской армии. Устраивает? И всё это будет происходить при наличии у меня конспекта!.. Как вы и хотели…

Замком группы судорожно сглотнул слюну от внезапно возникшей перспективы возвращения на гражданку, на которой ведь нужно непременно работать, То есть вкалывать руками и ногами, чтобы каждый месяц получать зарплату.

Он тут же вспомнил свой курс молодого бойца, и показал на левую ногу:

— Товарищ старший лейтенант, я не могу бегать, потому что натёр ногу.

Я внутренне усмехнулся, услышав почти детскую отмазку, но продолжал задавать вопросы строго и сухо:

— У вас, наверно, и запись есть в книге больных?!

Прапорщик ответил, что в санчасти он ещё не был, но может сходить туда прямо сейчас. Естественно, что он вернулся бы только утром, а терять столь ценные и хамоватые кадры, да ещё в присутствии остальных обнаглевших дедушек, мне очень уж не хотелось и потому я нашёл для него другое занятие.

— Раз вы не можете бегать, а генерал Дудаев уже летит со своей ядрёной бомбой, то вы будете передвигаться по этому же маршруту пешком. Но не по дороге, где вас могут снести проезжающие грузовики и пробегающие подразделения, а по обочине. Там конечно грязь и камни, ну, а что тут поделаешь? А ля хер, ком а ля хер! Что означает — на войне, как на войне. Вперёд!

Меркулов помялся чуть-чуть и направился было вперёд прямо по дороге. Но моя корректировка возымела своё позитивное действие, он сместился на обочину и зачавкал уже по ней, уходя от нас в ночь.

— «Дела пошли потихоньку да полегоньку… И Слава Богу!»

Отправив в пешее путешествие своего заместителя, я повернулся обратно к строю.

— Товарищи солдаты, я дико извиняюсь за эту задержку, но мы прямо сейчас воспользуемся счастливой возможностью выполнить ваши любимые упражнения. Уверен, что вы рвётесь вперёд, тем более что генерал Дудаев уже на подлёте… Бегом… я сказал бегом МАРШ!

Но дедушки не оправдали моих надежд и не бросились аллюром вперёд по асфальтовой дороге, залитой жидкой грязью. В место горячих рысаков мне представилось жалкое зрелище дробно семенящих в одном строю стареньких осликов, готовых вот вот развалиться на ходу от столь сильных перегрузок… Иного сравнения подобрать было просто невозможно… Поскольку хоть они и бежали дружно в ногу, однако делали это так медленно, что их мог догнать быстро идущий пешеход. И, тем не менее, я не стал их подгонять. Часы показали двадцать два тридцать и времени у меня было очень много… Вплоть до самого подъема.

Чтобы преодолеть расстояние до шлагбаума и обратно, а это составляло около пятисот метров в одном направлении, группе потребовалось минут десять. Подбегая ко мне они подчёркнуто громко и дружно затопали ботинками, но я не стал их перебивать и развернул дедушек на второй круг. Поражённые и возмущённые таким вероломством дембеля неспешно добежали до шлагбаума и решили устроить там перекур. В ночной тишине перестал раздаваться их дружный топот и я сразу же направился к левой оконечности палаточного лагеря, откуда мой фонарик без труда осветил старичков, окончательно добивающих своё здоровье губительным никотином.

Моим громким окриком были спасены остатки их жизней. Сигареты полетели наземь, а строй направился в обратный путь.

Я не стал покидать свой наблюдательный пост, откуда мог контролировать бунтовщиков на всём протяжении их маршрута. Мимо меня размеренно шлёпал по густому месиву мой заместитель, медленной рысцой пробегали пофигистически настроенные старики. Ночь была холодная, но одет я был в меховой бушлат и тёплую шапку. Правда немножко мёрзли ноги. И всё-таки, ради рождения дисциплины можно было потерпеть.

В любой людской массе всегда есть один или несколько негласных лидеров, которые и устанавливают, вернее навязывают свои определённые правила поведения всем остальным товарищам… Сейчас вся группа была настроена к моей персоне крайне отрицательно и мне нужно было определить или вычислить того самого вожака стаи, который и диктует негативный настрой всему личному составу. Затем его следовало либо отдалить от всех бойцов, отправив на какую-нибудь тяжёлую работу, либо полностью нейтрализовать прямо здесь в строю, подавив его морально или физически. После этого группа очень быстро станет управляемой и послушной… Если так можно назвать нормальное отношение к армейской службе… Но это могло произойти не очень скоро…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза