Демгородок. Авторский сборник

Мишка подогнал свой «дерьмовоз» к домику № 85, холодно кивнул радостно выбежавшему навстречу хозяину и великодушно позволил ему собственноручно засунуть гармошчатую кишку в выгребную яму. Включив насос, Курылев присел на ступеньку машины, закурил «Шипку» и пригорюнился. Было от чего! Во-первых, его вызвал к себе начальник отдела культуры и физкультуры и наорал в том смысле, что, мол, когда он, Юрятин, брал его, Мишку, к себе на работу, то ожидал от него гораздо большего. «Не стараешься, Курылев, — нехорошим голосом закончил разнос подполковник. — Ох, не стараешься!» Во-вторых, с Леной по-настоящему Мишка не виделся уже почти две недели: все киносеансы отменили из-за этого идиотского спектакля. Курылев никак не мог въехать, зачем эту изолянтскую самодеятельность снимают на пленку да еще по личному приказу помощника И. О. по творческим вопросам Н. Шорохова. В Демгородок понаехали разные киношники, развязные, любопытные, всюду шныряющие: у изолянта № 241 (бывшего министра юстиции) они сожрали на огороде весь горох. Мало того, поселок перевели на спецрежим, а в съемочную группу подбавили еще нескольких осветителей и помрежей, ничем не отличающихся от остальных, разве только глазами — безмятежно-запоминающимися. И хотя Лена, получив в этом спектакле маленькую роль, постоянно присутствовала в клубе, даже поговорить с ней Мишка не решался, боясь чужих глаз и гнева подполковника Юрятина. Наконец, слава Богу, съемки закончились, кинокодла во главе с режиссером Куросавовым и драматургом Вигвамовым уехала восвояси, следом за ними отбыли и дополнительные осветители-помрежи, но тут у Лены заболел отец — сердечный приступ. Ее освободили от посещения воспитующих киносеансов «по уходу», и долгожданная встреча в кинобудке снова отдалилась. И в довершение всего Мишка не мог теперь останавливаться возле ее палисадника: спецбудку в «Кунцево» достроили, и там круглосуточно дежурили спецнацгвардейцы. А злыдень Ренат сказал как бы между прочим, мол, художники пишут портреты своих любимых, портные шьют любимым самые красивые платья, а ассенизаторы… ну, и так далее. Ведь именно он, Ренат, заставил Мишку познакомиться с Леной, именно заставил…

— Вот, леди, ваш сероглазый король! — Сержант с галантной издевкой кивнул на Мишку. — Он спрячет вас в своем замке. А я, как верный вассал, буду ходить дозором и охранять вас от драконов…

— Спасибо, — еле слышно проговорила она.

В кинобудке Мишка усадил девушку на диванчик, который благодаря интендантской дальновидности можно было разложить в обширную двухспальную кровать, если, конечно, отодвинуть в сторону ящик с песком. Потом достал электрический чайник, налил из крана воды и вставил штепсель в розетку.

— Чай будешь? — напрямки спросил он, полагая, что свинопасу обращаться к принцессе на «вы» как-то даже и неприлично.

— Буду, — кивнула она. — Спасибо вам…

Из зала доносились настолько разнузданные звуки, что даже думать о ситуации, в какой они издаются, не хотелось. Мишка поменял бобины и заварил чай.

— Звать-то как? — спросил он девушку и снова почувствовал себя алешкинским подпаском в обществе благородной девицы.

— Пятьдесят Пять-Б…

— Ну, это ясно… А на самом деле?

— Лена…

— Миша…

— Я знаю…

Не вставая с дивана, она дружески протянула ему узкую ладонь. Деликатно пожимая ее, он почувствовал, что кончики Лениных пальцев, ну, просто ледяные.

— Англичане говорят, холодные, как огурец! — улыбнулась она.

— А у нас говорят, руки холодные, зато сердце горячее!

— Может быть, и так, — погрустнела Лена. — Только теперь это ни к чему…

— А тебя сюда никто на аркане не тянул, — заметил Мишка, разливая чай по кружкам.

— У папы сердце… И спазмы мозговых сосудов…

— На черта же он с такими мозгами в политику поперся?

— Он хотел, как лучше…

— Уже слышали, — усмехнулся Мишка и протянул Лене дымящуюся кружку.

— Я ведь не знала. — Она подняла на Мишку грустные глаза. — Я в Англии жила. Я там в Кембридже училась… — Лена машинально выговорила «Кембридж» по-английски. И это почему-то особенно возмутило Мишку.

— Ну, конечно, Новосибирский-то университет далеко! Кембридж поближе! — Он нарочно выговорил «Кембридж» так, будто произошел тот от слова «кембрик», а сам Курылев не офицер, а типичная отечественная пьянь-темень в исполнении сатирика-русофоба.

— Я там писала диссертацию об Уайльде! — точно не замечая измывательства, ответила Лена и подула на чай.

— Ну, ясное дело: Василий Иванович Белов для вас не фигура! Вас только голубые интересуют! — В сердцах саданул Мишка и понял, что хватил лишку.

— А почему вы так со мной разговариваете? — спросила Лена, холодно глянув на осведомленного ассенизатора.

— А как мне с вами разговаривать?

— Как с человеком.

— А вы думали с вашим папашей о том, что я человек, когда кусок колбасы штуку стоил? Когда мне зарплаты на три дня хватало, а потом хоть сапоги жри?! Вы думали, когда страну, как мацу, на куски ломали?!

— Спасибо за чай. — Лена поставила кружку на табурет и встала.

— Ну, понятно: это же не «липтон», это всего-навсего «Цветок российской Аджарии»!

— Нет, не поэтому.

— А почему?