Демидовский бунт

Под тихий колокольный звон далеких, но хорошо различимых белокаменных церквей – так схожих с московскими! – неслышно и легко ступая по прохладной росистой траве, отец Киприан пошел за старцами. Шел и с каждым шагом поднимался над землей выше, выше, словно лишался собственного веса и обретал крылья. Вот уже отрок Илья и пес Иргиз чуть видны у костра, полузакрытые сизо-серым дымом. Отрок тянет руки ему вслед, кричит что-то, обливаясь слезами. Отец Киприан оглядывается, в недоумении машет рукой, зовет следом:

– Идем, брате Илья! Вот же она, заветная мечта наша, желанное Беловодье! Добрели-таки!

Над голубым озером сверкнула ослепительно яркая молния, громыхнул нестерпимым треском гром, и свет померк в счастливых глазах отца Киприана…

Илейка беззвучно плакал около неподвижного, остывающего тела. Монах лежал на рядне, вытянув ноги. Илейка сложил ему руки на груди и походный складень развернул у изголовья, огарок свечи зажег, а молитву прочесть так и не смог. Все казалось ему, будто уснул отец Киприан, измученный долгой и многотрудной дорогой, что вот сейчас вздохнет протяжно, откроет голубые глаза и ласково улыбнется зряшным Илейкиным слезам. И побредут они дальше неспешным шагом искать вольность. К вечеру тело отца Киприана и вовсе остыло. Плакал Илейка, когда стаскивал камни для могильного склепа – копать землю было не под силу из-за твердости здешнего грунта. Плакал, заваливая тело тяжелыми кусками плитняка, чтобы хищники не растащили кости отца Киприана по окрестным ущельям. Оплакивал отца Киприана и свое так рано оборвавшееся отрочество.

Вечер и ночь просидели у склепа Илейка и пес. Иргиз изредка выл, и тягучее эхо разносило окрест известие о смерти человека. Но кому было слушать? Людей нет, а звери да птицы – им что за дело до случайно пришедших сюда…

Утром, едва над холмистым нагорьем забрезжил розово-синий рассвет, Илейка оставил на склепе вместо креста развернутый складень: пусть знают путники, что лежит здесь христианин. Неспешно надев на плечи котомку, рядом с подарком атамана Гурия Чубука сунул за пояс пистоль отца Киприана. Прощаясь, перекрестил каменную могилу и быстрым шагом, в сопровождении понурого Иргиза, пошел вдоль реки на юго-восток, к озеру, которое по-прежнему так заманчиво голубело время от времени далеко впереди.

Илейка шел и верил, что рано или поздно ему встретится вольная земля – Беловодье. Там сыщет он атамана-сокола с ватагой отважных молодцов и вместе с ними знакомой уже дорогой возвратится на Русь, чтобы поднять мужиков на великий бунт, поквитаться с ненавистным Демидовым за погибель родителя Федора, с царскими слугами за убиенного деда Капитона, за побитых ромодановских мужиков, за ватагу Чубука, которой не довелось дойти до свободного царства…

Илейка шел, а легкий свежий ветер разносил с камней чуть приметную седую пыль, на которой едва отпечатывались такие недолговечные следы одинокого путника.

Эпилог Атаманы-соколы

Да, я казак Емельян Пугачев.
Да, я бродяга, бежавший из дома,
С цепи железной, с Тихого Дона.
Мне не корона нужна, не почет —
Волю задумал искать Пугачев.

Виктор Багров

Декабрь 1773 года. Порывистый юго-восточный ветер гнал с киргиз-кайсацкой степи бесконечные волны разыгравшейся поземки. Походный атаман Илья Федорович Арапов поднял воротник полушубка – холодные и надоедливые, словно осенние кусучие мухи, сухие снежинки леденили шею под срезом теплой лисьей шапки.

– Зябко, атаман? – перекрывая свист ветра, спросил казачий есаул Кузьма Аксак, стараясь держать своего коня рядом с атамановым.

– Не то – зябко! – отозвался Илья Федорович. – Будто пьяный брадобрей тупыми ножницами шею под затылком скоблит…

– Дело к ночи! Скоро стемнеет, зги и то не увидишь, – снова прокричал есаул. – Не забрести бы куда не след!

А сам отворачивает лицо чуть в сторону, чтобы не захлебнуться порывистым ветром.

Атаман смахнул снежную порошу с воротника около лица, внимательно посмотрел вперед, на хорошо знакомую дорогу, которая по заснеженному нагорью едва просматривалась вдоль извилистого правобережья реки Самары.

Чем дальше отъезжал атаман Илья Федорович Арапов от Берды, главной ставки повстанческого войска под Оренбургом, тем отчетливее сознавал, сколь ответственную задачу возложил на него государь. Неожиданное знакомство и ласковая беседа с Петром Федоровичем запали в душу накрепко, до гробовой доски… Посланный от военной коллегии есаул Кузьма Аксак сыскал его в таком огромном войске довольно скоро – Арапов со своими людьми коротал время у жарких костров: бузулукцы прибыли не так давно, и квартир в Берде для них не осталось.

– Ты, што ль, за старшего над ними? – сурово спросил пожилой, лет шестидесяти есаул. Он щурил серые усталые глаза от встречного дыма сырых дров в костре. – Не дюже схож на атамана нарядом, инда вести с собой зазорно.