На столе в кабинете Акинфия Никитича Демидова стоял макет каменной башни, окруженной высокими кирпичными стенами. Акинфий внимательно разглядывал его. Зодчий Ефим Корнеев и двое бородатых каменщиков переминались у стола.
— Стены будем класть в полтора аршина, — говорил Корнеев, — и втрое больше обычного. Потому как в том месте много подземельной воды.
— Ты в ней силу уральскую покажи. Нашу, железную! И чтоб я с нее весь Невьянск видеть мог.
— Уж и не знаю, как на вас угодить, Акинфий Никитич.
— Угождать не след, делать с талантом надо! — прищурился Акинфий.
Дверь в кабинет приоткрылась, заглянул приказчик Крот:
— Гости пожаловали, Акинфий Никитич.
Во дворе дома Демидовых, у распахнутых ворот конюшни, стоял грязный возок и рядом с ним — опальный князь Меншиков с детьми. Позади два гвардейца держали под уздцы лошадей. Камзол на Меншикове сильно поношен, черную треуголку держал в руке, выражение лица конфузливое, растерянное.
— Князь, дорогой… какими судьбами? — Акинфий сбежал с крыльца, стиснул Меншикова сильными руками.
…Потом они сидели в столовой и два лакея подавали блюда, меняли серебряные приборы, наполняли кубки, а затем вновь неподвижно застывали у дверей. Евдокия держала на коленях трехлетнего сына. Рядом с отцом восседал тринадцатилетний первенец Прокопий.
Акинфий взглянул на жену, и Евдокия, а за ней тут же и Прокопий поднялись. Как по команде, встали дочери и сын Меншикова. Вышли.
— Э-эх, время-времечко, — вздохнул Акинфий, разливая водку в кубки. — Седые мы с тобой уже, князь.
— Нда-а, годы катятся, аки камни с горы, — горестно покачал головой Меншиков. — Кто я был и кто теперь есмь? Свои крепости имел…
— С моими пушками, — улыбнувшись, пошутил Акинфий и выпил.
— Орденов — не знал уж куда вешать. И ведь все заслуженное! Великий Петр Лексеич старания мои отмечал. И на тебе! В Сибирь сослали, как варнака какого… Жену в дороге схоронил. Не перенесла унижении. — Меншиков трубно высморкался в платок, вытер повлажневшие глаза. — Вот какова на Руси благодарность за труды ревностные! Придет новый монарх и тебя за твои старания — в морду. Так-то, Демидыч, на ус мотай. Уж коли меня смяли, тебя и подавно раздавят.
— Тебя смяли, это верно… — раздумчиво проговорил Акинфий и вдруг спросил в упор: — А кто ты такой был-то?
— Как кто? — опешил Меншиков. — Я — правая рука императора был. Второй человек в государстве!
— А чего полезного ты для государства сделал? Казну обворовывал? Взятки брал? Ордена себе вешал? — Акинфий спрашивал спокойно, даже с некоторой ласковостью в голосе, но злая усмешка кривила губы.
— Да ты что-о, сучий хвост! — придушенно выкрикнул Меншиков и грохнул кулаком по столешнице. — Ты с кем разговариваешь?
— Ты охолонись маленько, Александр Данилыч, охолонись, — ласково продолжал Акинфий. — Подумай лучше, с кем разговариваешь. У меня двадцать заводов, Данилыч. Нынче вот двадцать первый закладывать буду. Я — хозяин на Урале. А ты кто? Меня сомнут, в России железа не будет! Пушек не будет! Якорей! Моим железом со всей Европой торгуют! — Акинфий тяжело задышал, сжал кулаки. — А тебя вон смяли, и никому от этого не холодно, не жарко. Доходное место освободилось, другой на ем теперича воровать будет.
Сломленный судьбой властелин не отвечал, сидел, сгорбившись. Акинфий одним махом опорожнил кубок, спросил:
— Куда путь-то держишь, Данилыч?
— В Березов… — не сразу отозвался Меншиков. — Сослали навечно.
— Ты того… не обессудь за слова злые, — вздохнул Акинфий. — Чего заслужил, то и получил. Нешто деньгами тебе помочь? По старой дружбе.
— Не надо, — Меншиков резко поднялся, взглянул с ненавистью. — Прощай, Акинфий Демидов. Дай бог больше не видеться!
— Так и думал, что откажешься, — улыбнулся Акинфий. — Что ж, дай бог не видеться…
ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА И НА ПРЕСТОЛ ВСТУПИЛА АННА ИОАНОВНА. НАСТУПИЛИ ГУБИТЕЛЬНЫЕ ВРЕМЕНА БИРОНА.
Под вечер Акинфий наблюдал, как каменщики возводили стены башни. Работа спорилась. Прозвонили колокола в церкви. Из завода шли закопченные кузнецы, плавильщики, горновые. Проходя мимо Акинфня, торопливо снимали шапки, кланялись. Вдруг истошный крик послышался издали:
— Хозяи-и-ин!
Вдоль заводского пруда, мимо баб, полоскавших на берегу белье, карьером летел приказчик Крот. Перемахнул через плотину и прямиком к Акинфию. Глаза у него выпучены, рот перекошен от крика:
— Хозяин! Нашли место! Пантелеевское место нашли!
— Ты что разорался на всю округу, дубина?! — рявкнул на него Акинфий.
— Нашли место… — задыхаясь, бормотал Крот, — жилу серебряную и пометки Пантелеевские. Ох, и богатая жила, хозяии-ин!
— Кто нашел?
— Углежог. Платошкой кличут. Лес под уголь валил и наткнулся.
— Он никому про жилу не сказывал?
— Да вроде, никому… Правду сказать, там неподалеку еще углежоги работали… — раздумывая, отвечал Крот.
— Н-ну-у, хорошо-о… — Акинфий вытер мокрый лоб, огляделся по сторонам. — За добрую весть сто рублей тебе жалую, Крот.
— Премного благодарствую, хозяин.
— А вечером ко мне того углежога приведи. Или ист, я сам к нему наведаюсь. Где живет, знаешь?