Демидовы

— А если я сыщу денег, государь? — совсем трезво спросил Никита, вновь усаживаясь на лавку.

— Где ж ты их сыщешь? — встрял по своему обыкновению Меншиков. — Они не грибы.

— Все исполню для тебя, Никита, — продолжая улыбаться, сказал Петр. — Только денег у меня нет…

— Акишка! Кланяйся государю! — приказал Никита.

Акинфий встал, непонимающе посмотрел на отца и низко склонился перед Петром.

— Помоги, государь Петр Алексеевич, — проникновенным голосом произнес Никита, — старшего моего женить. Невеста есть — купца Коробкова дочь, Евдокия.

Акинфий в миг распрямился, как лук, у которого тетива лопнула.

— Купец богатеющий, — не обращая на сына внимания, продолжал Никита. — Вся Тула у него в долгах, но тебе, государь, я чаю, не откажет!

Прощались они ранним утром. Прежде чем сесть в возок, Петр взглянул на стену сарая, на которой накануне намалевали известкой шведского льва, разинувшего пасть в свирепом рыке, — все пули вошли в самую середину пасти.

— Да-а… — Петр невесело усмехнулся. — В сражениях-то пока так не выходит, Никита. А потому по весне буду ждать от тебя с Урала добрые ружья и пушки.

— Батюшка! — Никита по-бабьи всплеснул руками. — Так выходит…

— Ты, Демидов, дурочку не ломай! — строго перебил его Петр. — Нешто я б в сваты пошел, ежели б не знал, куда ты приданое купеческое употребить собираешься?

— Виноват, государь! — Никита низко поклонился. — Благодарен тебе до гробовой доски.

— То-то! — Петр обнял Никиту и продолжал тихо, проникновенно: — Еще что сказать тебе хочу, Демидыч. О своей корысти меньше думай. Не жадничай. Об народе, об отечестве более думать надо. Ить я тебя государственным человеком делаю, Демидыч.

— Слышу, государь, — шепотом отозвался Никита.

— Ведь мало в ком опору найти могу, Демидыч… — в голосе царя зазвучала горькая тоска. — Вон у тебя сыновья какие — завидую. Есть кому доверить дело. Прошу тебя, Демидыч, не забудь слова мои. Работных людей не забижай. И будет тебе не от меня, от всего отечества благодарность. На все времена. Чуешь?

— Чую, государь…

Потом возок тронулся — взвизгнули колесные оси, застучали по прихваченной заморозком земле копыта лошадей. Отряд конных преображенцев окружил возок.

Никита долго махал шапкой, и в глазах у него стояли слезы…

Вновь звенели молоты о наковальни.

— Это что, батя, — орал Акинфий, перекрывая грохот кузни, — меня, ровно бычка на веревочке, не спросясь, волокут? У меня тоже сердце есть! Живое!

— Не желаешь?

— Не желаю!

— Запомни, Акишка, — отец опустил кувалду, — в жизни надо делать не как сердце велит, а как башке надобно! Ежли хозяином хочешь быть, а не подпевалой!

Акинфий долго молчал, потом ответил упрямо:

— Нет, батя! Я хочу жить, как сердце велит.

— Поживешь — увидим…

Свадьба гремела на всю слободу. Ломился дом от гостей. Пили, ели в три горла, орали песни, дрались.

— Сразу, как отгуляем, на Урал Акинфий двинет, — наклонясь через стол к купцу Коробкову, — кричал Никита, — за дело приниматься!

— Бог помочь. — гудел купец. — Ох, и пройдоха ты, Никита Демидыч! Ежели б не царь, Петр Лексеич, шиш бы ты дочку заполучил.

Евдокия же, прижавшись щекой к плечу Акинфия, радостно шептала:

— Детишек очень хочу, Акишенька. Мальчика и девочку.

Акинфий с трудом отстранил ее от себя, пробормотал, пряча глаза:

— Духота, не могу. Щас я, по надобности. Щас я…

Евдокия встревоженно смотрела ему вслед.

— Марья… Марьюшка, прости. Люблю я тебя, Марья, Христос видит, соврать не даст.

— Пошто жизнь такая горькая? Чем я перед господом провинилась?

— Деньги, Марьюшка… Купец отцу большое приданое дал. Будь они прокляты, эти деньги!

Мигающий огонек лампадки. Над ним не лик — лишь глаза сквозь тьму.

— Акинфушка, оставь меня… Грех это. У тебя теперь венчаная жена есть. Меня пожалей, Акинфушка…

— Ох, Марья, Марья, до смерти не искупить мне греха этого. Батя на Урал посылает. Свидимся ли нет, кто ведает?

— Пошто ты меня мучаешь, Акинфушка? Ведь грех… Нельзя… Милый ты мой…

— Марьюшка, милая, давай крестиками поменяемся. Чтоб я про тебя, а ты про меня крепче помнили. Я об тебе молиться буду…

Медленно наступал рассвет.

…Акинфий вернулся домой, шатаясь, будто пьяный. Отец затащил его в тесную, темную каморку под лестницей и с маху ударил свинцовым кулаком в скулу:

— Это ж твоя свадьба! Ты христианин али басурманин турецкий? Невеста на себя чуть руки не наложила!..

— Это твоя свадьба, — криво усмехнулся Акинфий, поднимаясь. Потолок был низкий, и он не мог выпрямиться. — Это ты меня на Уральском заводе обженил…

— Ах, ты-и! — Никита сорвал с гвоздя плеть и принялся хлестать сына. Акинфий не закрывался, лица не прятал.

Ох, Урал, Урал, седая песня России! Распространялась Русская земля на север и на запад, но более на восток, «встречь солнцу», будто дерево росло, наливалось силой, гнало свежие побеги.

На древнем Урале искали люди спасения и свободы. Бежали от притеснения бояр, искали земли обетованной. Стыли в пурге, в жаре изнемогали, но все равно шли и шли. Восток манил, Восток звал, Восток был путеводной звездой надежды. Перемахнули матушку-Волгу и дальше… Еще дальше. Нет дороге конца, нет края у земли…