Демиургия

Тут деньги выплачивают, я тебе пришлю, немного, все не пришлю, самому нужны, да и говорят тут люди умные, читают которые, что скоро деньги все обесценятся, это значится, их больше станет, а купить на них меньше можно будет. Служат все с удовольствием, командование у нас умное, образованное, тут послужишь полгодика и сам немного понимать начнешь, что тут творится. Со всеми у нас общение хорошее, все уважают друг друга. У меня заканчивается листок, а больше писать не положено, чтобы почтмейстер не запутался, у нас положено: солдатам – листик, офицерам – конверт, и туда сколько угодно можно написать. Ладно, пока, не грусти, всем передавай привет. Извини, что как-то накалякал так, но вот так вот я пишу, по-другому не умею.

Целую, люблю твой сын, солдат Паша Масов

V

Естественно, он не мог написать о том, что в армии процветает офицерский произвол; о том, что кормят солдат через раз, и то, погано; о том, что командование не считает солдат, и может в одном месте положить их сотнями, а в другом ослабить фронт, и положить еще сотню, чтобы заделать брешь; о том, что он уже не видит смысла и конца этой войны, что офицеры открыто перлюстрируют письма, что уже двоих в их полку расстреляли за социалистическую пропаганду, что за малейшее нарушения полагаются наказания, которые у нормального человека вызывают ужас. Не мог. Конечно, не мог он написать и о том, что завтра он идет на вылазку, сопутствуемый тремя такими же людьми, как и он, что немецкий патруль заметит их и откроет огонь, что его ранят, затем убьют, что это его последние слова, какие он напишет на этой земле, а его предсмертный крик будет настолько тихий, что услышат его только в одном месте, за тысячу верст от линии фронта, в маленьком доме на краю села.

Утро

Когда у тебя будет все, тебе нужно будет только одно. Чтобы бы оставалась мечта, которая не исполнится.

Император Воинственный Предок из величайшей из династий Хань еще спал крепким сном владыки Поднебесной, когда слуги уже проверяли, сколько воды скопилось на священном столбе Чун, на котором была расположена золотая чаша императора, к которой нельзя было прикасаться никому, кроме слуги Ли Бао – которого ввел во дворец младший сын владыки Поднебесной Лю Фулин, после отца правивший под именем Сяочжао-ди. Еще звезды видели небесную землю, когда император первый раз открыл глаза.

«Еще рано. Даже для меня. Тем более для меня» – подумал Император Воинственный Предок, и вновь закрыл глаза, обняв руку своей наложницы – прекрасной Чжао. Она не заметила этого и продолжала сладко спать и видеть свои женские сны о верности господину и мужу до гроба.

– Хо! – крикнул Ли Бао сверху, со столба Чун, – росы почти нет. Сколько еще времени осталось?

Хо, второй слуга и друг Ли Бао, посмотрел на восток, где ночь начинала сменяться сумерками утреннего мига.

– Около полутора-двух часов, Ли. Подождем, сейчас будет время влаги с морей.

Хо знал, что перед самым рассветом ветер гонит в это время влагу и дожди с Желтого моря, на короткое время очищавшегося от пыли и своего желтого цвета и становящимся морем цвета моря. На эту влагу и была надежда у Хо и Ли Бао.

И действительно, подул ветер, Хо и Ли Бао повернулись лицами к нему и смотрели, как туман тихо, почти незаметно движется навстречу императорскому дворцу, скрывая в своем бесконечно молочно-белом потоке стебли бамбука и дома в низине города.

– Вот идет наш дойный скот. Который подоит себя сам. – пошутил Ли Бао.

Хо не ответил Ли, он только зажмурил глаза и поежился от окружающей его сырости. Спать не хотелось, только и утра не хотелось. Так можно было сидеть в тишине в тумане и смотреть на восток, где, казалось, рождалось время.

Тем временем в спальне императора прекрасная Чжао открыла глаза и полным верности взглядом смотрела на своего господина и повелителя, своего полубога – Императора Срединной Империи У. Шальная мысль промелькнула и сразу исчезла в голове наложницы, что лишь она одна из женщин всего мира может славиться тем, что имеет своего полубога. Но мысль была слишком опасной, от нее необходимо было отделаться, что она и постаралась сделать. Не отрываясь, она продолжала смотреть на самого могущественного человека в мире.

Император У не открыл глаза.

– Знаешь, чего я хочу, Чжао? – спросил он.

– Чего, о мой властелин?