Демодернизация

Годы, прошедшие после финансового кризиса осени 1998 г. и особенно — после смены власти в Кремле, подтвердили, что устойчивостью обладает именно сама вышеописанная система, а не конкретные персонажи, бывшие в свое время ее публичным олицетворением. Также как физическая ликвидация в 30-е годы виднейших представителей большевистской номенклатуры не меняла существа власти номенклатуры как корпорации, но лишь приводила к еще большей примитивизации и мельчанию. Финансовый и банковский кризис существенно подорвал влияние и возможности тех крупных представителей бизнеса, чье влияние основывалось исключительно на улавливании финансовых потоков через подконтрольные им банки. Смена лиц в Кремле отодвинула в сторону и тех "олигархов", чье благосостояние было чересчур тесно завязано на благосклонные и заинтересованные действия тех фигур в правительстве и президентской администрации, которые в итоге пердвижек были вынуждены отойти "в тень". Возникли новые формы "самоорганизации" крупного бизнеса. В то же время сама система, при которой важнейшие решения принимаются на основе политической силы и разнообразных механизмов давления (или, как говорят в этой среде, "исходя из понятий и договоренностей") не только сохранилась, но и в целом укрепилась. Неравные условия для компаний и групп, действующих в одном и том же бизнесе, с точки зрения условий налогообложения и доступа к тем или иным привлекательным ресурсам сохраняются несмотря на провозглашенный принцип "равноудаленности" их от власти, причем чем крупнее и влиятельная та или иная группа, тем больше у нее возможностей для отступления от принципов универсальности бизнес-климата и чистоты конкуренции.

Поэтому вполне закономерно, что лозунг "диктатуры закона" так и остался лозунгом: ни одна влиятельная группа этого не требовала и не требует, и более того, в ней никак не заинтересована, поскольку в этом случае рискует многое потерять. Что же касается поддержки "твердой и жесткой власти" как верховного арбитра в частных спорах, то такая поддержка весьма условна и к тому же предполагает возможность влияния на эту "твердую и жесткую власть". В основе ее лежит, помимо прочего, понимание того факта, что официальная власть не располагает и в обозримом будущем не будет располагать необходимым количеством ресурсов для того, чтобы играть роль единоличного независимого арбитра. Как и в последние "ельцинские" годы, официальная власть и при новом президенте опирается не столько на собственную мощь, сколько на использование одних групп в борьбе против других, что невозможно без взаимных уступок и компромиссов. Заявленное два года назад намерение вывести основные финансовые и ресурсные потоки в стране из-под контроля узких корпоративных групп и поставить их под надзор общества осталось нереализованным, а так называемая антиолигархическая кампания свелась к преследованию политически нелояльных руководителей медиабизнеса. Более того, появились признаки того, что исподволь разворачивается новый этап борьбы между корпоративными кланами за передел сфер влияния, прежде всего в экспортных отраслях.

Откуда же в таких условиях может появиться политическая воля для по-настоящему радикальной налоговой реформы, которая бы позволила привести официальное налогообложение в соответствие с реально выплачиваемыми в бюджет и "за бюджет" суммами, или для коренной ревизии системы валютного контроля, что помогло бы за счет частичной легализации экспорта капитала установить более жесткий контроль за финансами экспортеров и пресечь сокрытие и отмывание ими незаконно полученных и криминальных доходов.

Власть для самой власти, и власть для экономики — это очень разные вещи. В первом случае — это прежде всего проблема собственной безопасности, то есть выживания и преемственности власти, ее внешней легитимности и неоспариваемости, способности пресекать случаи демонстративной нелояльности и неподчинения. Содержательная часть (то есть политика как таковая и возможности ее проведения в жизнь), конечно, тоже имеет значение, но в условиях, когда время, силы и средства власти ограничены, безусловный приоритет отдается именно решению собственных задач — задач для себя, а остальное — по остаточному принципу, что называется "по мере возможности".

Для экономики же ситуация выглядит ровно наоборот: персональная стабильность власти, солидность ее внешней атрибутики — вопрос вторичный. Главное же — содержание законов, устанавливаемых властью, и отношение между ними и реальной жизнью, фактически существующими в обществе экономическими и юридическими отношениями. Однако именно в этом власть сегодня оказывается слабой и беспомощной — она не в состоянии реально контролировать не только упомянутые отношения, но и собственный аппарат, который живет по своим законам и представлениям, часто независимым от воли тех, кто находится на вершине властной пирамиды.

Перспективы