Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории

Согласно И. Валлерстайну, существование отсталой периферии – черта, свойственная капиталистической мир-экономике. Утверждать, что сложившиеся в тропической Африке параметры демографического воспроизводства – единственно возможный вариант демографического бытия мировой периферии, было бы, вероятно, преувеличением. Более точным, на мой взгляд, является другой тезис: такая периферия неизбежно оказывается слабым звеном в борьбе человечества с неожиданными для него явлениями природы, в том числе с контратаками враждебных микроорганизмов. Кроме того, страны периферии могут, как выясняется, десятилетиями двигаться по порочному кругу локальных войн и экономической и политической отсталости, сохраняя при этом традиционный уклад жизни с характерной для него высокой рождаемостью.

Да и само противопоставление «традиционного» и «современного», свойственное теориям модернизации и демографического перехода, все более переходит в область сугубо научных терминов, имеющих лишь опосредованное отношение к реальности. Сегодняшняя Африка южнее Сахары с ее почти восьмисотмиллионным населением не реликт, а одно из действующих лиц современного мира с присущими ему контрастами между севером и югом. В этом смысле тропическая Африка не менее современна, чем Америка или Европа. Новейшая история человечества так и не представила убедительных доказательств того, что населению всех регионов мира гарантирован переход к тому типу смертности, который наблюдается сегодня в наиболее развитых странах мира. По-прежнему не опровергнута альтернативная гипотеза: резкий контраст между продолжительностью жизни в различных частях планеты вызван сущностными особенностями современного мироустройства и при его сохранении непреодолим.

Теории демографического и эпидемиологического перехода, повторим, задумывались когда-то как истории со счастливым концом. В первой роль happy end отводилась быстрому снижению рождаемости в странах третьего мира. Вторая не предвидела мощной контратаки микромира – возникновения пандемий, вызванных новыми вирусами, и возвращения старых болезней, таких как малярия или туберкулез, теперь уже лекарственно устойчивых и потому еще более опасных. В обоих случаях неявно предполагалось, что глобальный научно-технический прогресс и его медико-биологические плоды всюду окажутся более весомыми, чем «местная специфика» (консервативные обычаи, экономические проблемы, локальные военные конфликты). Игнорировалась и та давно известная истина, что зло было, есть и, вероятно, будет не только пережитком прошлого, но и одним из порождений прогресса. Неудивительно, что реальная история в очередной раз не захотела вмещаться в прокрустово ложе подобных теоретических схем.

Теория эпидемиологического перехода в ее начальной версии трактовала инфекционные болезни как нечто такое, что можно раз и навсегда вычеркнуть из жизни человечества. События последних десятилетий и, в первую очередь, пример Африки южнее Сахары заставляют пересмотреть столь оптимистические взгляды. Сегодня, например, ВОЗ ставит целью уже не искоренение, а лишь ограничение заболеваемости малярией. Как скоро удастся справиться с пандемией СПИДа и не придут ли ей на смену новые пандемии, с уверенностью не может сказать никто.

Современные исследователи все чаще предпочитают избегать трактовки эпидемиологического перехода как истории со счастливым концом, в финале которой люди станут умирать только от болезней глубокой старости. Вместо этого предлагаются различные периодизации ad hoc (для случая – лат.). Говорится, например, не об одном, а о трех эпидемиологических переходах, последний из которых связан с возвращением старых инфекционных болезней и возникновением новых, а также о пяти фазах эпидемиологического перехода, на последней из которых происходит «возврат» старых и появление новых инфекций и т. д.[369]

Хотя лексически подобные схемы как будто сохраняют преемственность с первоначальной версией теории эпидемиологического перехода (данный термин сохраняется в употреблении), методологически они оказываются принципиально иными. В них история борьбы человека с инфекционными болезнями уже не предстает как жестко детерминированный исторический процесс с гарантированным счастливым финалом. Показывается, что влияние глобализации и экономического прогресса на эпидемиологическую обстановку неоднозначно. В определенных случаях (и, в частности, при экологически «грязной» урбанизации и индустриализации сельского хозяйства) такой прогресс может стать если не причиной, то катализатором новых эпидемий. Сам же эпидемиологический переход трактуется просто как последовательность изменений, не обязательно направленных от плохого к хорошему, а от хорошего – к лучшему.