Демократия по-русски

Можно без преувеличения сказать: искусство жить свободным способно творить чудеса, но в то же время нет ничего труднее, чем учиться жить свободным. С деспотизмом дело обстоит иначе. Он нередко представляется средством от всех перенесённых страданий, опорой законных прав, поддержкой угнетённых, основой порядка. Народы забываются в обстановке временного благополучия, которое он порождает, а пробуждаются они уже в жалком состоянии. Свобода, напротив, обычно рождается в бурях и с трудом укрепляется среди гражданских разногласий. Её достоинства можно познать только тогда, когда она достигает почтенного возраста».

Антон Баков: Токвиль даёт точное определение свободы. Это та общая тема, которая очень волновала и французских революционеров, и американских колонистов. Свобода казалась чем-то немыслимым, можно сказать, инновационным, тем, что отличало новый мир от старого, а Новый Свет от Старого Света, где церковь и неэффективная модель управления детерминировали жизнь человека, загоняя её в узкие рамки.

Но американская конструктивная свобода, родившаяся из свободы исповедовать веру в Бога по-своему, противоречит богоборческой анархии, свободе как вседозволенности, которая получила широкое распространение в Европе.

Брызги этой лжесвободы долетали и до американских берегов. Например, когда в 1881 году на набережной Майами анархист Гато непонятно за что убил 20-го президента США Джеймса Абрама Гарфилда, который занимал свой пост всего лишь полгода. Если убийство президента Авраама Линкольна (1809—1865) южанином – актёром Джоном Уилксом Бутом – можно хотя бы отчасти объяснить Гражданской войной, то в отношении Гарфилда было совершено бессмысленное анархическое преступление, ставшее частью стихийной и безумной войны всех против всех.

Эта война разгорелась в Европе, где убивали королей, императоров и даже императриц. Так, 25-летний анархист Луиджи Лукени, одержимый идеей уничтожения всех богатых (точнее, всех, кто не работает) прокричал «Да здравствует анархия, смерть обществу!» и на набережной Женевского озера заколол напильником аристократичную даму, которая оказалась, ни больше ни меньше, а императрицей Елизаветой Австрийской.

Это безумие доведённой до абсурда европейской свободы противоположено той свободе, которая родилась в первые годы существования США. Почему? А потому, что в США возникла свобода не для всех, не для темнокожих рабов, не для индейцев, не для бродяг. Это была свобода для образованных, богатых, независимых белых людей, которые строили свою жизнь, вырвавшись из-под диктата деспотической власти европейских монархов.

Америка предоставила права и возможности позитивным людям, способным строить новые предприятия и осваивать новые земли. Именно это привлекало в США качественный человеческий материал, именно это продолжает притягивать туда людей, способных воспользоваться свободой как благом и нести за неё ответственность.

В России сложилась обратная ситуация: если США – страна людей, которые оторвались от своих европейских корней, чтобы стать свободными, то Россия – во многом страна тех, кто просто побоялся изгнать из себя рабов и уехать. Тех людей, которые предпочли риску свободы и трудностям эмиграции тягостное существование в России. Во всяком случае, в XX веке история нашей страны во многом состояла из таких периодов, когда жить в ней нормальному человеку было неприятно, унизительно и всегда опасно.

Нельзя утверждать, что между развитием США и России нет ничего общего. К примеру, существует масса параллелей между освоением американцами Дикого Запада и русскими – Сибири. Увы, и сегодня в Сибири, после двух, Столыпинской и советской, эпох великого переселения живёт очень небольшая часть жителей России, из коих коренных сибиряков – единицы. Возможно, эти потомки свободолюбивых людей когда-нибудь нашу страну и спасут.

Никуда не денешься: большинство наших сограждан – потомки крепостных, а не свободных людей. В результате, если проводить аналогию с теми же США, то значительная часть российского населения по уровню самооценки и самосознанию соответствует былым афроамериканцам, буянящим в пригородах или сидящим по тюрьмам или на пособиях. Разумеется, сегодня в Америке эта проблема отчасти решается ценой огромных затрат государства и общества. А в России она ещё даже не заявлена в повестку дня.

Несвободу в России наша либеральная общественность привыкла связывать, в основном, с давними периодами истории нашей страны – с татаро-монгольским игом, опричниной Ивана Грозного и т. п. Потому что осуждение гораздо более близких по времени и задокументированных преступлений большевизма всё ещё остаётся предметом общественной дискуссии. Но, как ни крути, узкая прослойка образованных и свободных дворян существовала уже в эпоху декабристов. Недаром Пушкин, идентифицируя свой класс, писал о «третьем поколении непоротых дворян».