— Видел на прошлой неделе вашу матушку, — сказал судья, посмотрев на Клея так, будто надеялся услышать от него nolo contendere[59]
. Мать Клея служила в банке в столице штата; вдовья доля ее скрашивалась небольшой пенсией и четырьмя детьми сестры Клея, которые давали ей массу поводов для жалоб и вместе с тем — для радости. «Никакой— Вам следует чаще писать ей, — сказал судья, вынуждая Клея перейти к обороне. Разговор обещал быть нелегким.
— Я сам знаю. Письма — ее сильная сторона. — Он повернулся к сенатору. — То, что мы слышали, подтвердилось. Белый дом готовит законопроект.
Бэрден покачал головой:
— Меня это не удивляет. Его последняя речь должна была нас насторожить. «Когда дом вашего соседа в огне…» — Как всегда, Бэрден удивительно точно имитировал голос Рузвельта.
— Какой законопроект? — спросил Нилсон.
Клей рассказал, что Белый дом готовит законопроект о помощи демократическим странам, который будет внесен на рассмотрение как в палату представителей, так и в сенат; таким образом, англичане смогут получить деньги и вооружение. Клей говорил, не переставая наблюдать за судьей: его интересовало, как тот воспримет новость. Пока это было неясно. Судья, очень маленький и сдержанный, сидел в большом кресле около камина. Казалось, эта тема его нисколько не интересует, Европа для него — семечки в сравнении с Четвертым избирательным округом, где республиканцы набирали силу, или с Третьим, где они наверняка скоро начнут набирать силу, или с Первым, где внезапно появился кандидат, нанесший сокрушительный удар всей избирательной машине, которую судья годами собирал по винтику, пытаясь застраховаться от любых случайностей в ходе самой кампании. Судья терпеть не мог сюрпризов в день выборов.
Бэрден был против любой помощи англичанам:
— Во-первых, они банкроты. Это признает даже лорд Лотиан[60]
. А раз так, то мы выбросим деньги на ветер, потому что, если англичане и победят, они все равно никогда не сумеют с нами расплатиться.Ему ответил Нилсон:
— Мы не можем допустить, чтобы победил Гитлер.
Ответ заинтриговал Клея: Нилсон никогда прежде не противоречил сенатору.
— Как мы можем его остановить? — Бэрден был мрачен. — Джо Кеннеди[61]
утверждает, что англичанам конец. Думаю, он прав.— Все равно я за то, чтобы помочь им. — Нилсон продолжал стоять на своем. Обычно, чувствуя, что назревает спор, он улыбался своей лучезарной загадочной улыбкой и под ее блистательным прикрытием с быстротой молнии менял занимаемую позицию. Но сегодня он даже не попытался сделать шаг в сторону этого укрытия.
Уступить позицию пришлось сенатору.
— Быть может, вы правы, Эд. Кто знает?
Бэрден, как заметил Клей, все больше и больше считался с Нилсоном. Началось это с заявления президента о том, что в связи с ситуацией в Европе (Франция разбита, Англия осаждена) он будет добиваться выдвижения своей кандидатуры на третий срок. Это означало, что, хотя комитет «Дэя — в президенты» и будет продолжать свою деятельность, цель его теперь уже не президентство, а лишь вицепрезидентство. За неделю до партийного съезда сенатор без предварительного приглашения, просто после телефонного звонка посетил Белый дом. Клей так и не узнал, что там обсуждалось, однако сенатор вернулся в великолепном настроении и сказал своим сторонникам, чтобы они не слишком нажимали на съезде, намекнув, что Рузвельт предложил ему пост вице-президента, хотя даже Клею — но не сенатору — было ясно, что президент никогда не примет Бэрде-на Дэя или любого другого консерватора вторым в свою упряжку. Оставалась одна надежда: получить в первом туре такое количество голосов в пользу кандидатуры Бэрдена в президенты, чтобы Рузвельт вынужден был предложить ему пост вице-президента. Но Бэрден проявил сдержанность: президент добился выдвижения своей кандидатуры, встретив лишь жалкое подобие сопротивления, и предложил пост вице-президента мечтательному Генри Уоллесу. Когда на съезде объявили имя Уоллеса, раздался взрыв негодования, недовольны были даже самые преданные сторонники Рузвельта. В своем номере в чикагском отеле «Блэкстоун», увешанном плакатами «С Дэем — преодолеем», сенатор зло стукнул кулаком по радиоприемнику. «Сукин сын», — сказал Джеймс Бэрден Дэй, и Клей так и не узнал, кого он имел в виду: президента или Генри Уоллеса.