Демократия (сборник)

— Я ничего не сделал. Он все сделал. Я только рассказал историю. — Письменный слог Гарольда еще можно было терпеть, так как оставалась по крайней мере возможность смеяться в голос, но слушать, стоя лицом к лицу, эту невозмутимо-бесстрастную проповедь было невыносимо. Питеру хотелось хорошенько встряхнуть этого маленького человечка, привести его в чувство, при том, конечно, непременном условии, что настоящий Гарольд — симпатичный довоенный собеседник — еще существует; это казалось уже сомнительным, ибо вполне возможно, что даже тогда реальностью был именно этот сочинитель мелодрам, который с нетерпением ждал, когда великие события помогут раскрыться его дарованиям.

— Он был похож на героя легенды, на рыцаря с зеленого гобелена джунглей, — сказал Гарольд, неожиданно демонстрируя свой послевоенный причудливый стиль. — Мы все это почувствовали. Все, кто был с ним рядом, поняли, что он не такой, как все.

— Клей? Не такой, как все? — Питер не смог скрыть удивления. Одно дело намеренно и хладнокровно делать из человека легенду, но совершенно другое — принимать собственную выдумку за реальность.

— Ты ведь никогда его не любил, — сказал Гарольд.

— Я любил. Ты вечно издевался над ним. Считал его глупым. И говорил это.

Гарольд закрыл глаза и, едва заметно улыбнувшись, покачал головой.

— Нет. Нет. Нет. Ты проецируешь на меня свои собственные чувства. — Он открыл глаза. — Я всегда находил его интересным. Но, допускаю, я никогда не представлял себе, что он настолько незауряден, пока мы не встретились на Филиппинах, пока я не увидел, как он изменился.

— А он увидел, как изменился ты.

Но ничто не могло проникнуть сквозь броню новообретенной самовлюбленности Гарольда.

— Мужчины меняются на войне, — сказал он спокойно, и Питер вдруг подумал, что будет, если он сбросит своего бывшего друга с обрыва в стремительные воды реки. Самое большее — мир лишится рубрики «От вашего вашингтонского корреспондента». Но порыв прошел. Питер вежливо слушал, как Гарольд снова воскрешает день, когда Клей совершил свой геройский акт. Но в тот момент, когда Клей должен был выбежать из горящего ангара с умирающим человеком на руках, Питер сказал:

— Я должен идти. У меня дела.

— Журнал?

— Да. Жаль, что он тебе не понравился. Я надеялся, что понравится.

— Может быть, когда-нибудь потом. Но мир не так прост, как полагает Иниэс Дункан.

— Может быть, когда-нибудь потом, — сказал Питер, не в силах сдержать насмешливый тон. — Но мир стал чрезвычайно простым, тираны мертвы, но Западе торжествует добродетель. И оставшиеся в живых должны быть хорошими. Мы пытаемся быть хорошими. А ты?

— Я верю в конечную цель истории, — сказал Гарольд, высоко поднимая гегельянский штандарт.

— Ты все еще марксист? — засмеялся Питер. — После всего того, что ты пишешь для моего отца?

— Что бы ты и твои друзья ни думали о моих политических убеждениях, я всегда выступал против эксплуатации человека человеком.

— Да, я помню. — До войны это все говорили. Но теперь новая фразеология придала старым чувствам совсем другой смысл. Гарольд был несвоевременен. — Сегодня, — сказал Питер, лицемерно ликуя, — другие требования.

— Ты случайно не вступил в партию? — Своевременен он был или нет, Гарольд узнал в слове «требования» сталинский термин.

— Нет, — сказал Питер. — Я по-прежнему республиканец.

— Дилетант! — У Гарольда была безошибочная способность популярного писателя жертвовать точностью ради наглядности, выбирать такие слова, которые, при всей их выразительности, вульгаризируют существо дела.

Питер откликнулся на это с безмятежностью, которой он отнюдь не ощущал.

— Но кем были бы великие художники без дилетантов? Мы нужны вам, чтобы ценить вас, отличаться от вас, наслаждаться вами. Кстати, наслаждаться происходит от латинского «delectare» и итальянского «dilettare». То есть это значит быть дилетантом. Ты всем нам доставляешь наслаждение, Гарольд.

— Как ты изменился, Питер!

— Не думаю.

Из-за лавровых зарослей, отделявших место их встречи на камнях от террасы, послышался знакомый голос.

— Питер, с кем ты? — Среди лавровых веток показалось белое лицо Айрин Блок, охотящейся на львов.

— С Гарольдом Гриффитсом. Вы должны с ним познакомиться, — сказал Питер. — История требует, чтобы вы стали друзьями.

V

Два специальных ночных фонаря были установлены перед домом для того, чтобы приманивать и сжигать в желтом пламени насекомых. На террасе под лампами на прямых железных стульях сидели Блэз и Клей и слушали доктора Полэса, говорившего с легким акцентом южанина.

— Ее душевное равновесие глубоко нарушено, это очевидно даже неспециалисту; ее поведение во многих отношениях ненормально. Но среди моих коллег существуют определенные расхождения относительно точного характера ее заболевания.