Демократия (сборник)

Билли Торн согласился дать показания комиссии. Он согласился также не настаивать на Пятой поправке к Конституции, поскольку, по словам адвоката комиссии, хотел «чистосердечно во всем признаться». Что он и проделал. На протяжении двадцати страниц своих показаний он назвал всех своих знакомых в правительственных учреждениях, которые были или могли быть коммунистами. Питер швырнул листы показаний Торна на прикрытую простыней возвышенность своего живота.

— Почему он это сделал? — Питер повернулся к Иниэсу, который свернулся в кресле, стоявшем возле постели, и читал какую-то гранку. Настоящий литератор готов читать все, что попадется под руку, лишь бы не остаться без чтива.

— Он хочет получить работу.

— Кто его возьмет? Правительство не возьмет. Особенно теперь.

— Может и взять. Не правительство, так кто-нибудь еще. Сегодня требуется только одно: сказать, что ты сожалеешь, и обвинить других. Кайся и процветай. Читал, что он сказал о нас?

Питер кивнул. Глаза его прежде всего отыскали в тексте собственную фамилию.

— Я болван. Ты сочувствующий. Но мы не коммунисты, и он это знает. Никогда не думал, что он на это способен. — Питер отсутствующе, словно ласковую собачонку, похлопывал себя по животу. — Если когда-нибудь и был мученик, так это Билли Торн.

Конечно, это было именно то заявление, которым не мог не воспользоваться Иниэс.

— Разве ты не понимаешь? Он будет мучеником. Его будут ненавидеть ему подобные. Предатель, Иуда Искариот, осведомитель. Если хочешь пострадать, а именно этого он и желает…

— … истинный либерал, — подсказал Питер.

— … есть ли лучший способ испытать боль…

С улицы донесся звук выстрела.

— Теперь они стреляют в нас! — Питер натянул простыню до подбородка.

Иниэс подошел к окну.

— Я не вижу винтовок. Может быть, это выхлоп автомобиля?

— Человек все еще там?

Иниэс кивнул.

— Как он сегодня одет?

— Цилиндр. Красно-сине-белая жилетка. Как у дяди Сэма.

— Прекрасно. А какой лозунг?

— «Здесь живут коммунисты». Это первая строчка, а под ней: «Убирайтесь в Россию, если вам не нравится Америка».

— Не думаю, что он такой добряк, каким выглядит, — сказал Питер задумчиво. — Мог бы найти себе более достойное занятие, чем пикетировать нас.

— Иногда я думаю, что победят сумасшедшие. — Иниэс отвернулся от окна. — Ты видел сегодня почту? Одно из писем написано на туалетной бумаге, использованной.

— Красноречиво.

— Как правило, к извращениям подобного рода склонны скрытые фашисты, исключая, быть может…

В комнату вошла Диана:

— Питер, я должна поговорить с тобой! Извини, Иниэс.

Когда Иниэс вышел, Диана села на край постели Питера. Впечатление было такое, что они женаты уже лет двадцать.

— Что-нибудь не в порядке?

— Все! — Она взяла показания Билли.

— Ты имеешь в виду Билли?

— Боже мой, нет! Речь идет об отце. Я не знала о пресс-конференции Клея до сегодняшнего утра, пока не увидела газеты. Я, конечно, сразу же помчалась домой и застала там мать, болтающую с корреспондентами, потому что отец отказался их принять.

Диана сложила показания Билли сначала вдвое, затем вчетверо, попытка сложить их еще раз вдвое не удалась.

— Он сидел на скамье в саду. Когда я заговорила с ним, он даже не услышал меня, да и, наверное, не видел.

— Он вдруг очень состарился, — сказал Питер скорее себе, чем ей, пытаясь как-то объяснить состояние сенатора, хотя тот, по-видимому, просто был расстроен.

— Вообще-то он даже показался мне вполне бодрым. Затем, когда я спросила, правда ли то, что сказал Клей, он… он…

— Он сказал, что это правда?

Диана кивнула, и Питер понял, что она не опечалена, как сначала ему показалось, а разгневана не на шутку.

— По его словам, он после длительного размышления решил, что нет никакого смысла добиваться еще одного срока в сенате, потому что это ни к чему, раз он вышел из борьбы за президентство. Он сказал, что устал от сената и хочет заработать денег, пока еще не слишком поздно, поскольку я…

— Поскольку ты явно не собираешься замуж?

— Благодарю вас. — Диана ткнула его пальцем в живот. — Но он так и не рассказал мне, почему он все же принял такое решение.

— А может, и рассказал. Вполне возможно, что он и в самом деле устал от сената. Я, например, устал.

— Это единственное, чем он жил. — Она нахмурилась. — Клей что-то такое с ним сделал.

— Что он мог сделать?

— Не знаю. Угрожал… чем-нибудь. Я вдруг подумала, что это из-за той истории с Эдом Нилсоном.

— Но история-то была абсолютно невинная, кажется? Нилсона даже не упекли в тюрьму.

— Какое значение имеет невинность, если ты выглядишь виновным?

— Внешний вид — все, существо дела — ничто. — Питер механически повторил свою любимую фразу. — Может быть, он еще передумает?

— Нет. Он объявит о своем решении в понедельник. Это конец. — Она заплакала, и Питер пытался ее утешить, предаваясь одновременно нелегким размышлениям.

Диана вытерла глаза простыней.

— Ты должен встать. Это безнравственно — проводить полдня в постели.

— Но мне надоело стоять. В постели я думаю, планирую, замышляю, даже когда вытираю салфеткой твои глаза.

— Как я ненавижу Клея! — сказала Диана с неожиданной страстью.