— Есть и партнеры, но найдутся и такие, с которыми я еще не танцевала.
— Танцоры мне не нужны.
— Отец считает — если танцор, значит, лоботряс, — вмешалась пани Людмила.
— Да, лучше кого-нибудь серьезного…
— И такие найдутся.
— Например?
— Например, например… Пожалуйста — Яник.
— Ох-хо-хо-хо! — захохотал отец на всю набережную, отстранив дам и затем снова притягивая их к себе. — «Целуй меня, целуй меня, целуй меня!» Ну и помощничек! Ну и ну!
— Прекрати! — одернула его жена, зная, как обижается дочь, когда ей напоминают о вечерних упражнениях с Яником. Но она опоздала. Желка помрачнела, умолкла, насупилась. Дрожащим голосом она выдохнула:
— Опять! — И полезла в сумочку за платком — вытереть глаза, если вдруг, как тогда, после разговора с мамой, хлынут слезы. Но сейчас почему-то слез не было. Она даже удивилась. Оскорбление лишило ее дара речи. Язык не ворочался, им нельзя было шевельнуть — его отрезали, он исчез! Кончик языка скрылся за сжатыми зубками. Ворота замка на запор! До поры до времени…
Всю дорогу до кафе Желка не раскрыла рта, хотя отец, как и мать в тот тихий вечер, искал примирения.
— Предложение совсем не плохое. Отчего же… Яник мне нравится. Но молодому человеку необходимо и свободное время. Он мог бы приходить, например, в три и быть в конторе до шести-семи. На службе он до двух, потом обед. Вопрос — захочет ли он?
Желка молчала.
— Да, это замечательная идея, — воодушевился Петрович, — у него же диплом доктора юриспруденции!
— И вообще мы могли бы вытянуть Яника из этого омута рабства, — ковала мать горячее железо, — адвокаты более свободны и независимы, над ними не стоят сотни начальников.
— Я поговорю с ним.
— Ты только обещаешь, как и все депутаты, но пока ничего не сделал для мальчика. Когда он войдет в курс дела, из него выйдет надежный помощник. Его семья обеднела, но это хорошая семья. Возьми его. Там он только читает газеты, а его способности пропадают зря.
— Я поговорю с ним. Он мне нравится. А в управлении действительно господствует дух порабощения, — соглашался он, лишь бы Желка улыбнулась.
Но на лице ее не появилось даже проблеска улыбки. Она словно ничего не слышала, словно ее ничуть не занимало, о чем говорят родители: она оскорблена, и теперь отец не услышит от нее ни слова по меньшей мере два дня.
Они подошли к воротам Зимнего сада, сверкавшего электрическими огнями. Широкая белая лестница вела в зал, откуда доносилась музыка. Две дамы в манто, в длинных платьях, в вечерних туфлях прошли мимо них. Возле высоких дверей курил господин в смокинге. Официант в коротком фраке проскользнул по коридору с чайной посудой на подносе.
— Ты не зайдешь с нами? — спросила жена.
— Нет. Поезд отходит в полночь.
Он попрощался. Желка пожала отцу руку, но ничего не сказала, не прижалась щекой к его щеке, как делала обычно, когда он уезжал.
Петрович задержал пальцы дочери и хотел было наклониться к ней, но она отступила.
— Мама, ну идем же! — поторопила Желка.
— Попрощайся с отцом как следует, — приказала мать.
Только тогда Желка приложилась губами к отцовской щеке, и он поцеловал ее в лоб.
— Она простит, — утешал он жену и себя.
— Не забудь о Янике! — крикнула жена ему вслед.
— Ладно, ладно.
Петрович вернулся домой, отягощенный новой заботой. Идея пригласить Яника в контору на послеобеденное время пришлась ему не по душе. Предложение жены вытащить Яника из управления он сразу же отверг, совершенно не допуская мысли об этом.
— Ни черта не умеет, а я буду его содержать, — убеждал он себя вполголоса. — Ладно, какие-нибудь триста — четыреста крон, это еще терпимо, но с какой стати я буду оплачивать поцелуи? Сам я буду мотаться по собраниям, вербуя голоса, а они будут миловаться в моем кабинете? Пускай даже ради тренировки. Ерунда, это не только упражнения. Он говорил, что не хочет красть сокровище, а за это вынет из моего кармана четыреста крон, да и «сокровище» тоже не в судебном депозите, не заперто в стальном шкафу. Нет, не бывать этому! Не допущу. Взять его к себе в контору? Еще чего! Он превратится в компаньона, если не сразу, то со временем. Нет, нет, нет!
Перед приходом пражского скорого он зашел в вокзальный буфет, заказал чашку черного кофе и взял «Народни листы»{107}
— чешскую патриотическую газету. Он намеревался до беседы с радикалами, то бишь патриотами, лишний раз изучить требования национального направления, их программу и точку зрения на такие вопросы, как хлебная монополия, снабжение и частное предпринимательство, передача посредничества по вопросам найма в руки учреждений, вопрос о подготовке превращения государства в социалистическое и т. д.Он читал невнимательно и не мог сосредоточиться. Другие вопросы занимали его, заполняя голову, как густой осенний туман. Они распыляли внимание и в то же время концентрировали мысли на щекотливой проблеме: как устроить, чтоб этот комиссар, его милейший родственничек, протеже жены и дочери, не влез к нему в контору.
В глаза ему бросилась статья с жирным заголовком: