Демократы

Нельзя сказать, что новый образ жизни ему нравился. Вместо двух девушек — старуха политика. Как теперь сделать выбор между Желкой и Аничкой? Ничуть не льстили ему и поздравления «дорогого дядюшки». Но Петрович, смеясь, обнимал его со словами:

— Поздравляю тебя, ты теперь мой коллега втройне! Еще чуть-чуть, и догонишь меня. Ты — доктор, как и я; краевой деятель, как и я; кандидат в парламент, как и я. Да поможет и дальше тебе бог…

— И вы, дорогой дядюшка, — добавил Ландик многозначительно и скромно, но на сердце у него было тревожно.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Заседание комитета

Началось заседание краевого комитета.

Еще без четверти девять главный советник доктор Гомлочко приготовил лист бумаги, на котором предстояло расписываться присутствовавшим — чиновникам и членам комитета, расставил на длинном столе пепельницы из модранской керамики{115} — одну на четверых, несколько коробок с «медиями»{116} и «египетскими»{117}, против каждого кресла положил приложение к повестке дня, бумагу, карандаш и принялся разрезать листы бумаги на осьмушки — бюллетени для голосования, потому что в повестке дня значились также выборы помощников главных врачей в больницах, санитаров и истопников. Нарезая бумагу, он еще раз окинул стол пристальным взглядом — все ли в порядке.

Когда рядом в комнате президиума скрипела дверь, он бежал взглянуть, кто идет — не пан ли президент, помогал прибывающим разоблачаться, протягивал пачку заграничных сигарет «экстра», предлагая закурить, и все эти манипуляции сопровождал витиеватыми любезностями.

По мере прибытия членов комитета зеленый стол в форме римской единицы (I) покрывался портфелями. Поздоровавшись, пришедшие растекались по комнате, пристраивались в углах, присаживались на канапе — потолковать о предстоящих делах. Их разговор прерывали делопроизводители с листками зеленой бумаги в руках, где голосующие должны были поставить свои подписи. Они подходили к беседующим и выжидали на небольшом, но почтительном расстоянии, когда на них соблаговолят обратить внимание:

— Что это у вас?

На нижнем конце стола — римской единицы — лежали стопки розоватых папок с документами и материалами, которые предстояло обсудить. Больше всего сегодня среди собравшихся было инженеров. Они сидели вдоль всей стены, от дверей до окна. Свои функции они разделили таким образом, что о фермах моста докладывал один, о быках — другой, о реке, что текла под мостом, — третий, о ее берегах — четвертый, а о шоссе через мост — пятый. Оттого их столько и собралось. И это при том, что самыми внушительными сооружениями на длинном зеленом столе были прошения о пособиях, просьбы о снижении налогов и циркуляры о порядке их взимания.

В зале стоял гул: говорили все сразу. Расписывались на зеленых листочках. В тот момент, когда доктор Лелкеш танцующим, дрожащим почерком ставил свою фамилию, пронзительно зазвенел колокольчик, и энергичный голос объявил:

— Господа, прошу занять места.

Это сказал президент, появление которого они даже не заметили.

Можно было ожидать, что двенадцать господ за столом будут стоя приветствовать своего вождя, как в клубе при составлении списков кандидатов в Национальное собрание. Но нет. Ничего подобного. Как ни в чем не бывало, вместе с референтами они подошли к своим креслам и спокойно сели перед своими портфелями и бумагами. Председательствующий вынырнул на верхнем конце между столом и креслом с высокой кожаной спинкой, как дух из люка на сцене театра. Кое-кто еще топтался возле стеклянной горки, разглядывая горшочки, мисочки, вазы и статуэтки работы народных умельцев, и президент снова позвякал, громко напомнив:

— Господа, прошу занять места.

И вот все уселись. Президент осторожно опустился в высокое кресло и склонился к бумагам, на лице его была радость и просветление. По залу пролетел шепоток:

— В хорошем настроении…

— Можно будет договориться…

— Не скрежещет зубами…

— Выспался…

— Не надо его сердить…

Возле президента сидели два вице-президента: справа — доктор Зимак — лысый, сгорбленный старик с испитым морщинистым лицом; он опустился на краешек кресла, полагая, очевидно, что усаживаться прочно не стоит, потому что, пока он устраивается поудобнее, из Праги успеют «дать знак», чтоб он отправлялся на пенсию. Ему было за шестьдесят. Слева сидел доктор Кияк — полноватый, но по-военному подтянутый мужчина, лицо его было красного здорового цвета, остроконечные усики торчали в стороны, а блестящие волосы были зачесаны назад. Его решительный, категоричный вид давал всем понять: «Вы так просто меня отсюда не сковырнете». На цыпочках подошел главный инженер, начальник технической службы Штефанчак с портфелем, в котором лежала желтая французская книга и камень, найденный при последних раскопках под Старым градом. Он занял место сбоку стола, рядом с озабоченным Зимаком, напротив Гомлочко.

— Сердечно приветствую вас, господа, — бодрым голосом произнес президент, — и открываю заседание… Сколько нас? — обратился он к Гомлочко.

— Двенадцать.