Демон абсолюта

Но перед отлетом самолетов[1009] Бальбо, в то время министр авиации, узнал, что тормозные башмаки итальянских гидросамолетов были в плохом состоянии, их требовалось срочно очистить. а у него не было в распоряжении механиков. Узнав Лоуренса, с которым он когда-то встречался, он попросил у него помощи. Лоуренс, как из любви к fair play[1010], так и из нелюбви к ненужным сложностям, привлек к этому членов экипажа, которые чинили английские тормозные башмаки. Итальянские гидросамолеты могли лететь. Дружеское общение Бальбо с каким-то механиком привлекло внимание: его узнали, и многие из его старых друзей, которые присутствовали на состязаниях, пришли побеседовать с ним. Однако министр авиации, лейборист лорд Томсон, которого последние выборы привели к власти, всегда относился враждебно к присутствию Лоуренса в ВВС. Он заявил, что рядовой механик, которому иностранные — и английские — министры публично приходят пожать руку, мешает порядку и дисциплине в авиации, и Лоуренс узнал, что его собираются исключить.

Тренчард вызвал его 30 сентября. Он добился того, чтобы Лоуренса оставили в королевской авиации, на условиях строгого подчинения уставу, касающемуся рядового; ему следовало никогда не летать на самолете; не уезжать из Англии, даже в Ирландию; прекратить всяческие отношения с теми из его друзей, кто проявлял политическую активность, а именно: Черчиллем, Чемберленом, Филиппом Сассуном и леди Астор. В этот день была годовщина взятия Дамаска.[1011]

Лоуренс принял это с относительным безразличием. Он собирался остаться в авиации. Единственным другом, занимавшимся политической деятельностью, которого он обрел после возвращения, был Тертл, потому что он хотел изменить военную дисциплину.[1012] Лоуренс считал, что она часто излишне унизительна; и неэффективна, потому что у англичан она и так в крови. Тертл хотел добиться отмены походов в церковь, и Лоуренс писал ему:

«Чтобы добиться успеха, вы должны продвигаться административным путем. Гласность Палаты делает такие реформы невозможными. Лоббируйте это через архиепископа Кентерберийского. Убедите его предложить это премьер-министру. Проследите, чтобы реформы опирались на почву истинной религии. Убедите премьер-министра шепнуть об этом госсекретарю обороны. Потом задайте свой вопрос… и госсекретарь с довольной ухмылкой скажет: «Это дело уже было предметом зрелых размышлений в моем отделе, и я рад сообщить, что генеральный капеллан разработал план (который подлежит немедленному вводу в действие), отвечающий изменившимся условиям нашего времени, в религиозных церемониях». Пусть, прежде чем вы заговорите публично, у вас все это будет решено меж четырех ушей».[1013]

Прежде всего, Тертл добивался отмены смертного приговора за трусость на поле боя, и Лоуренс уполномочил его[1014] цитировать свою фразу: «Я бегал под огнем слишком далеко и слишком быстро (хотя, как всегда казалось мне в подобные минуты, недостаточно быстро), чтобы бросить камень в более робкое существо»,[1015] — и написал ему после того, как это было сделано: «Я чувствую это счастливой победой. Моя радость от нее, не считая вашей — возможно, самая чистая в Англии».[1016]

Тертл надеялся, что контакт Лоуренса с бедными массами, которые были так ему знакомы, возможно, развеял бы таинственную тучу, которая тяготела над его другом в одиночестве. Помогать кому-то, на взгляд Лоуренса, было одним из редких действий, которые не были абсурдны. Почему бы не помочь многим? Но он чувствовал здесь некое недоразумение, хотя и не мог распознать его природу, и оставил свой проект. Для Лоуренса политика была так же мало способна преодолеть человеческие страдания, как математика. «Она, раз навсегда, находилась вне его интересов».[1017]

И чем больше Тертл узнавал его, тем больше он казался ему неспособным принять грязную сторону всякого политического действия. Та внутренняя завершенность, то бескорыстие, та неприхотливость, что создавали его обаяние, отделяли его от всякого проповедования и от [пробел]. Мало-помалу его прошлое удалялось от него. Один из сержантов, который был в Аравии инструктором по пулеметам, написал ему. «Прошло двенадцать лет, — отвечал он, — и я стал старым и мудрым, и забыл все это. Как прекрасна была вади Рамм! Мне кажется, никто не бывал там с 1918 года…»[1018] Джордж Ллойд, ставший губернатором Египта, предложил ему предпринять с ним путешествие в Аравию: он отказался. Адмирал Снэгг пригласил его на ужин с Джафаром, когда тот был назначен послом в Лондон: он снова отказался. «Кажется, Джафар скоро вернется в Багдад; тогда я хотел бы, чтобы он сказал королю, что я смотрю на иракскую историю с немалой гордостью. Объясните ему, что королевская авиация держит своих рабов в удаленных местах, поэтому они не могут видеться со своими друзьями…»[1019] Он попросил только о том, чтобы ему перевели два письма, полученные из Аравии. И, наконец, он писал Тертлу: