Демон абсолюта

Снова все складывалось, как в романе; Тертл предполагал, как многие другие, что Лоуренс не покидал Индии, что тот, кто скрылся на «Раджпутане», был фальшивым Шоу, и что коммюнике появилось в прессе лишь затем, чтобы позволить Лоуренсу продолжать свою деятельность. Лоуренс приходил в Палату, где хотел ознакомиться с вопросами, которые готовил Тертл, и текст был передан ему. Там никого уже не было. Он нашел номер Тертла в справочнике. Беседа приняла сердечный тон.

— Но, — спросил Тертл, — что мне докажет, что вы не мистификатор?

— Я встречусь с вами завтра в Палате общин.

Тертл ждал его в чайной. «Когда я его увидел, я больше не сомневался в том, что это он. Это был, бесспорно, человек, обладавший его легендой. Хотя он был мал ростом, одет в непримечательную форму, в нем чувствовался поразительный ум и самообладание. С первых же минут я с облегчением обнаружил в нем живое чувство юмора».

Мистер Макстон, который также должен был поставить несколько вопросов, и подполковник Малкольм[1003], который знал Лоуренса во время войны, присоединились к Тертлу.

Лоуренс не проявлял враждебности к своим собеседникам. Вопросы, которые они ставили и собирались ставить в Палате, конечно, добавлялись к тому «преследованию», которому он подвергался; они могли бы еще раз привести к его исключению из ВВС; но он знал, почему были поставлены эти вопросы. Лейбористы воспринимали его лишь как, по существу, агента индийского правительства, а он питал к этому правительству еще большую неприязнь, чем они. Политически он не был их противником. Он питал к «прикладной» политике презрение одновременно пуританина и художника; глубоко либеральный по натуре, а не по идеологии, он испытывал отвращение к реакционерам и улыбался над социалистами. «Я считаю, что планета находится в отвратительном состоянии, которое перемена партии или какая-либо социальная реформа изменит лишь в незначительной степени. То, что нужно — это контроль над рождаемостью, чтобы человеческая раса исчезла с лица земли за пятьдесят лет, освободив место для какого-нибудь более чистого млекопитающего. Полагаю, это будет млекопитающее?»[1004]

Ответы Лоуренса — были ли они менее точными, если его обязанности летчика скрывали его деятельность на секретной службе? То, что он говорил, было убедительным не из-за того, на что он употреблял свое время, но потому, что он был явно чуждым тому миру, где секретная служба имеет какой-то смысл. Тертл расспрашивал о его «философии»: почему он «поворачивался спиной к парадности этого мира»? Его собеседники понимали его лишь наполовину, но очень хорошо понимали, что «его дух был весьма своеобразным, а его чувство ценностей — еще больше». Они чувствовали, что знать мотивы человека — далеко не лучший способ разобраться в его действиях. Лоуренс не был христианином, но страстное христианское чувство подтверждалось почти всеми его действиями. Как многие другие, они чувствовали себя перед лицом убежденной — но неизвестной — веры.

Хотя Лоуренс не упоминал о вопросах в парламенте, подразумевалась молчаливая договоренность, что они не будут поставлены.

— Что ж, господа, — сказал он, наконец, — надеюсь, вы потеряете все ваши места на ближайших выборах.

— И что нам тогда делать?

— Запишитесь в ВВС.

«Власти, — писал он Тертлу несколько дней спустя, — довели до моего сведения, что мой визит в Палату не одобрен: боюсь, что чересчур внятно довели!»[1005] Власти опасались, что это породит полемику: это породило дружбу. Тертл с этих пор не переставал его защищать. Лоуренс ознакомил его с «Семью столпами» и «Чеканкой». «Мне было очень приятно обнаружить тем вечером, что вы настолько разумны. Понимаете, я же не могу с каждым проводить по часу, объясняя, что никакой тайны нет: и я очень рад, что получил такую возможность, одолжив вам две свои книги, чтобы полностью выдать себя перед вами. Если бы мистер Макстон прочел некоторые отрывки, он никогда бы больше не беспокоился из-за меня».[1006]

Но если парламентарии были обезоружены, то журналисты — нет. «Я ничего не делаю — они болтают. Я что-нибудь делаю — они болтают».[1007] Он нанес визит президенту синдиката прессы, написал нескольким редакторам крупных газет, которых когда-то встречал, и добился ненадежного перемирия. Позже со своим начальником в Кэттуотере, майором Сидни Смитом, он достиг того же взаимопонимания, что прежде со своим начальником в Карачи. Майору, единственному общему представителю трех английских комитетов по подготовке кубка Шнейдера[1008], было поручено координировать их действия и руководить ими. Лоуренс внешне был его секретарем, а фактически — его сподвижником. Главным соперником Англии, хозяйки состязаний, была Италия. Лоуренс снова оказался в роли серого кардинала, испытывая одновременно удовольствие как механик и как игрок. С тем же таинственным равнодушием, которое он обнаруживал по отношению к игре: во время самых крупных состязаний он читал книгу стихов.