Демон Декарта

О, что это была за осень!

Шли ледяные дожди. Заказов было мало. Влюбленные много времени проводили вместе, ибо Соня оставила поиски невидимого, а может быть, и видимого шатра, незыблемо мерцающего на Шулявке, ибо оставила вопросы о себе и своей природе до лучших, но, скорее всего, худших времен. Ибо либидо есть даже у иллюзий, а также у женщин, побаивающихся оказаться несуществующими. Ведь никто так и не доказал, что Соня не имеет место быть. Да и кому бы пришло в голову заниматься этим неблагодарным делом?

«Удивление, да и только», – проговорил Иван, заметив в зеркале, что за последний месяц сильно похудел и непоправимо, судьбически губительно состарился. Но зато его беседы с Мраком оказались забыты. За что он был несказанно благодарен всем, кто был за это ответствен. Ведь Левкину было не до того.

Он настолько счастливо проживал холодные месяцы своей последней любви, что даже птицы провожали его мечтательными взглядами, когда он брел, преодолевая ветер, по дороге из дома в булочную или наоборот. По вечерам, задумчиво раскачиваясь на черных обледеневших деревьях, вспоминали юность, утирая крыльями заостренные морды, то ли летучие мыши, то ли целлофановые пакеты, то ли призрачные величины математических уравнений, немного похожих на позднее творчество Рильке.

Шел то дождь, то снег, и в пространстве между высотными домами метались листья, пластиковые бутылки, исписанные клочки бумаги, пергаментные несчастные лица навсегда забытых Иваном людей. Пирамидальные тополя заполонили гигантские прозрачные богомолы и муравьи. Отчетливо были видны их исключительно длинные конечности, маскируемые ветром под тополиные ветки. Они ползали вверх-вниз и трепетали.

У Левкина открылось второе дыхание. Он вновь, как в те годы, которые лучше не называть детскими, почувствовал вкус к медленному, внимательному проживанию жизни. Все на свете вдруг стало равновесным, весомым, значимым. Ивана Павловича будто приподняли над землей и понесли, как декоративного кролика по улицам неродного ему города. Он научился с радостью жить в средостении между бредом и кошмаром, внимательно посверкивая кроличьими глазами, пошевеливая пушистыми лапами и мягкими на ощупь длинными абрикосовыми ушами.

Выяснилось, что именно между бредом и кошмаром имеется тихий уютный тупичок сладкого ласкового секса. Вольер для седых стареющих редакторов, любящих пить коньяк, шевелить по утрам пальцами ног, смотреть телевизор, читать словари. Давно, кстати, осатаневших от поэзии тихой, почти детской, ненавязчивой мастурбации, слишком часто встречающейся у мужчин, не желающих жить, чтобы это было случайностью.

В хрупком равновесии блуждающих равновеликих переменных Ивана Павловича вдруг перестала волновать циничная и злая ахинея, которой были исполнены издательские тексты. « Лег под поезд Левкин Ваня , – прочел он как-то, – в ярко-красном сарафане. Ваня Левкин, Ваня Левкин умирает без коленки» . – « Ни «х», «у», «я» не угадали , – написал в ответ Иван, – сами страшно умирали, ну а Левкин наш Иван сыт и пьян».

Этот случай его развеселил. С этого момента Иван Павлович стал храбр в редактуре, отважен, как РЛС, говоря проще, Ричард Львиное Сердце, что неизбежно было отмечено ответственным редактором. Жизнь налаживалась. Мрак упорно не появлялся. Все перемены к лучшему, убеждал себя Иван, всенепременно.

Как бы то ни было, среди зимы грянула густая синяя оттепель. Город ожил, забулькал, как пивная бутылка. Опережая время, заблагоухал почками, мочой, талой водицей, горьким искренним дымом, деревьями и землей. Суровый февраль, как налоговый инспектор, бродил по земле, а Иван, смущаясь, слонялся среди обнажившейся сексуальности мира с полными слез глазами. С мошонкой, исполненной ветра и трепета. А по утрам иногда пренебрегал синицей, то есть парус-майором, отставным алкоголиком, артиллеристом, немолодым специалистом по чехословацким тепловозам, упорным строителем сосновых детей ради алебастрового журавля, горячо трепещущего в бархатных лапках лемура Склатера.

Но счастье не длится вечно. И вот как-то в феврале, среди ночи, наполненной через край любовью, Иван заснул. Ибо забылся на минутку. С кем не случалось? Секс изматывает. Раз за разом, раз за разом. И, в сущности, ведь приходится делать одно и то же, затрачивать при этом усилия, изнашивать кожу пениса, мозг ума, чувство сердца. Как ни крути, но отдых неминуем.