Демон Декарта

То не ранняя смерть, то апрель-раздолбай машет свежим своим опахалом. У нас тепло, между прочим, а какие спектакли идут в конце сезона! Гамлет, старец датский. Гвинерва, его мать, вся на нервах…» – «Гертруда», – уточнил Иван. «Без разницы. Все ждут. Все, кого ты забыл. А если не прилетишь, я лично отдам ее в руки секретных хирургов! А ты их знаешь. Зарин, зоман, дихлор-дифенил-трихлор-метил-метан. Они твоего лемура вывернут наизнанку, так и знай. Из его шерсти для всей провинции наделаем пушистых гульфиков мехом вовнутрь. И выясним наконец, существует она в действительности или не существует.

Есть метод, и он прост. Коли пациент умер, но тело после него осталось, значит, он существовал. А если умер без остатка, то являлся вымыслом доктора. Ты этого хочешь? Нет. Так мы можем надеяться?» – «Я прилечу», – пообещал Иван.

С этого момента черный экран мерцал, не нуждаясь ни в электричестве, ни в кабеле, ни в собственных внутренностях, которые Иван с наслаждением распотрошил. Четырехугольник мерцал сутки напролет, не давая ни спать, ни жить, ни думать. Туалетная комната оставалась единственным местом в квартире, куда не долетал цветной уверенный рокот. Но ввиду ограниченности пространства спать там было негде. После первой же бессонной ночи комментарии к разнообразным текстам проступили сквозь обои на стенах. Они шли на трех европейских языках и касались одновременно кулинарии, искусства быть красивой, долголетия и, конечно, фэн-шуй, науки украшать могилы людей, никогда не существовавших в реальности.

Левкин, невыспавшееся сморщенное райское яблочко, стоял и слезящимися глазами наблюдал, как стекают вниз червивые черные буквы, как скользят к ногам, как бурлит пол, как распадается в бездне смыслов, разверзшихся под ногами. Тогда Иван взял старинный деревянный кулинарный прибор, с помощью которого иногда готовил картофельное пюре со сливочным маслом и молоком, и принялся колотить им по телевизору, по стенам и полу. По буквам родного языка, пытающимся его уничтожить. И много в том преуспел.

* * *

И было это, кажется, недавно. По ощущениям, минут за пять перед тем, как он принялся ломать жесткие края скорлупы. А вообще-то нет. Иван протер тыльной стороной ладони стекло. Оно заскрипело. Увидел край пруда, лесок, день, догорающий в сиреневых тучах.

Был еще нелепый южный город, очень странный, будто нарисованный акварелью. Облака клубились, стекали и капали прямо на стекла, на куртку, на глаза, на близкую речку. Луга были прорисованы схематично. Мягкие, густые, насыщенные мазки имитировали рощицы, с десяток черно-коричневых точек и запятых намечали коров где-то у речки. Акварельная идиллия тревожила неясностью, манерным колером и тоном.

Погода была ужасная. Громило, дождило, било в окна и в распластанные на взлетной полосе пластилиновые самолеты. Их комкала и расправляла в плачущих желтых стеклах чья-то невидимая, но могущественная рука. Аэродромом, кажется, здесь занялись только недавно, и это ощущалось по всему. Он был условен, малогабаритен, подвешен в воздухе и во времени, как игрушка на пожелтевшей искусственной елке под Новый год где-нибудь в украинском доме для престарелых.

«Вылета не будет!» – «А когда будет?» «А никогда, – честно объяснил работник аэропорта, из-за роговых очков немного похожий на престарелого ослика, выполненного в эстетике советских мультфильмов. – В город Z отсюда рейсов не бывает. Кроме того, грозовой фронт пробудет здесь дня три-четыре. Авиакомпания готова предоставить возможность уехать поездом или автобусом».

«У меня, – говорил Иван Павлович, от волнения глотая слоги в словах, – мать умерла. Вместе с отцом. Сегодня хоронят, девушка». – «Я не девушка, я парень». – «Хорошо, но мне через час, максимум полтора нужно в Z». «Одновременно умерли? – Ослик язвительно фыркнул. – В Z холера?! Наконец-то. Говорят, Украина ждет не дождется».

«Слушайте, – проговорил Иван растерянно, – вы понимаете, что такое похороны и насколько это важно для самых разнообразных людей? Как для тех, кого хоронят, так и для тех, кого не хоронят?!» – «Что я могу сделать», – работник аэропорта указательным пальцем поправил очки. «Но это же город великого Чехова, найдите возможность!» – «Был когда-то, – секунду поразмыслив, ответил ослик, – теперь это город великого Толкиена. Так что пробуйте электричкой». – «А сколько тут электричкой?» – «Часа четыре, – ушастое существо блеснуло очками, – а может быть, шесть или восемнадцать. Я не ездил».

«Невозможно», – пожал плечами Иван. «Тогда покончите жизнь самоубийством, – предложил осел, ласково улыбнувшись. – Это мой вам совет». Поблескивая очками, подождал секунду, но ответа не дождался. Левкин два или три раза глубоко вдохнул и выдохнул. Явно начинался астматический приступ. Животное скептически улыбнулось, втянуло в себя весь наличный воздух и бесшумно закрыло пластиковое окно.