Демон движения

— Ха-ха! У нас в «Пожарове» был «пожар»! Да, Маня? И мы погасили его собственноручно, без посторонней помощи — этими голыми руками. Мы раздавили эту красную гидру, — добавил он тише спустя мгновение. Ха-ха-ха. Что, Юзик? Тебе понравилось, да?

И будто ничего не произошло, все трое сели ужинать. Поздно вечером, уходя отдыхать в сильно поврежденную спальню, Мария шепнула мужу на ухо:

— А все же, Андрусь, огонь — это прекрасная стихия...

С тех пор «сюрпризы» происходили в «Пожарове» все

чаще. С самозабвением сорванца Роецкий устраивал семье «огненные проделки», не считаясь с огромными убытками, которые они влекли за собой. Его безмерно развлекал этот разгул стихии, который он в критический момент умел обуздать, каждая новая победа, одержанная над коварным противником, доставляла ему неизъяснимое наслаждение.

Огонь уничтожил половину спальни, сжег дотла часть дорогой обстановки, сожрал значительную часть белья и одежды. Роецкие смотрели на это безразлично, будучи жадными лишь до эмоций, порождаемых пожаром, алча новых «красных впечатлений».

От всего прочего мира архивариус, однако, старательно скрывал свои «забавы»: Марианне под угрозой немедленного увольнения со службы велено было ни единым словом не упоминать никому в городе о том, что время от времени происходит на вилле. Странная вещь: пан Анджей, столь раскованный в этих взглядах перед женой и ребенком, словно бы стеснялся своих «вкусов» перед людьми.

- 364 -

Повреждения, причиненные дому искусственными пожарами, исправляли втихую и с необычайной тщательностью. В случае неожиданного визита моментально убирали поврежденную мебель, торопливо затирали предательские следы, или же сообразительная Марианна сразу вела гостя в комнату, в которой до сих пор не бывало компрометирующих происшествий.

Однако эта постоянная скрытность, эта непременная осторожность в отношении близких знакомых раздражали честолюбие Роецкого. Наконец ему это надоело, и он решил сыграть с гостями шутку, которая одновременно оказалась бы еще и актом мести.

Однажды в воскресенье, когда многолюдная компания приглашенных забавлялась в салоне «Пожарово», внезапно занялась от свечи портьера, висящая над дверью гостиной.

Кто-то крикнул «Пожар!» — и началась ужасная паника. Парочка дам упала в обморок, некоторые выскочили через окно в вечерних туалетах, без верхней одежды на двадцатиградусный мороз. В несколько секунд Роецкий потушил «пожар» и с сардонической улыбкой начал приглашать перепуганных гостей обратно в дом. Однако люди не желали развлекаться дальше и, провожаемые ироничным взглядом хозяина дома, поспешно расходились по домам.

— Вот видите, любезные господа, — говорил им на прощание неумолимый Роецкий. — Ну что? Неужели вам так страшен огонь на горелище?

— Да-да, вы правы, любезный пан Анджей: нас удивляет та энергия, с которой вы обуздали проклятую стихию, — признавались гости. — Однако, любезный пан, лучше не играть с огнем: осторожность не помешает.

И потихоньку удалялись с виллы...

Так прошел февраль, повеяло мартом. Роецкий беспрестанно играл в пожары. Но постепенно мотивы забавы подверглись изменениям. Если сначала речь шла прежде всего о наслаждении от подавления и укрощения разбушевавшейся стихии, то теперь удовольствие от одержанной победы уступило место непреодолимой потребности огня ради огня. Поэтому он оттягивал момент тушения с каждым

- 365 -

разом все дольше, позволяя пламени разгораться все свободнее. Вначале он хотел вдоволь налюбоваться картиной бушующего огня, прежде чем решиться начать его гасить. Поэтому не раз случались довольно критические моменты, и игра становилась по-настоящему азартной. Несмотря на это, несмотря на опасность, которая угрожала его семье, пан Анджей никогда не был доволен — ему постоянно казалось, что он начал гасить огонь слишком рано, что можно натянуть струну еще на тон выше. Неведомым образом он предчувствовал, что все эти «пробы» являются прелюдией к чему-то большему, всего лишь бледным предвестием «забавы в высоком стиле».

И он не ошибся. Вскоре должен был наступить желанный миг. Случилось это девятнадцатого марта, аккурат в день святого Иосифа.

После шумной забавы в семействе Варецких Роецкие вернулись домой поздно ночью. Мария, утомленная бесконечными турами вальса, вскоре провалилась в глубокий сон. Роецкий не мог уснуть. Он закурил папиросу и, лежа навзничь, отдался каким-то неясным грезам.

Медленно образы начали собираться в единое целое и сгущаться, пока наконец в мыслях его не нарисовался цельный четкий контур пылающего дома.

Роецкий знал этот дом. То был Дворец дожей в Венеции, который он видел много лет назад, когда путешествовал за границей. Теперь он весь стоял в пурпуре пожара на фоне черной душной летней ночи.

Почему именно этот дворец? Он не знал. Лишь отчетливо чувствовал жар огня и выразительную вонь паленого, совсем близко, всего в нескольких шагах...