Демон движения

Поведение Кобержицкого после того случая было загадкой для Стаей. Долгое время после пожара он не появлялся на вилле и как будто избегал ее. Только после неоднократных приглашений пришел, крайне робкий и смущенный. От страсти, которая так стихийно вспыхнула на краткий миг, не осталось и следа: снова, как и раньше, был утонченным и предупредительно-вежливым, однако не выходил за рамки обычного знакомства. Казалось, что он напрочь забыл о том, что произошло между ними во время пожара.

Несмотря на очевидные проявления чувств со стороны Ольшицкой, вел себя скромно и сдержанно. О повторении сцены, случившейся двадцать второго августа, не могло быть и речи: чувствовал себя просто физически неспособным к чему-то подобному; отсюда и вытекала преувеличенная сдержанность в отношении чувственных излияний Стаей, которых он не мог бы удовлетворить как мужчина.

Однако, заглянув поглубже внутрь себя, он заметил, что в его эротической жизни произошла некоторая перемена:

- 422 -

несмотря на полное чувственное равнодушие, он ощущал симпатию к золотоволосой женщине, более сильную, чем прежде; однако это чувство было вполне платоническим, если вообще то, что он испытывал к ней, можно было назвать чувством. Во всяком случае, он быстро понял, что расставание было бы для него сейчас слишком досадным, если не болезненным; нуждался в ее обществе и с нескрываемой радостью спешил на свидание.

Однако ей этого было недостаточно. Пани Ольшицкая полюбила его сильной и страстной любовью здоровой и нормальной женщины и желала, чтобы он ответил ей взаимностью. Его непостижимое сопротивление, особенно после того, что между ними произошло, оскорбляло ее женское достоинство и раздражало чувства.

Неудивительно, что вскоре это привело к жарким и ожесточенным столкновениям.

Как-то вечером, в довольно поздний час, он провожал ее домой из театра. Перед воротами дома хотел было попрощаться, но она чуть ли не силой затащила его внутрь. Он уступил, и они вместе поужинали. Отослав слуг, подсела к нему на софу и, неожиданно обняв за шею, страстно поцеловала в губы.

Кобержицкий не ответил на поцелуй, лишь слегка отодвинулся и мягко отвел ее ласкающие руки.

На лице Стаей отразилось выражение неизмеримой боли.

— Пренебрегаешь мной? — спросила, гордо выпрямившись.

— Нет, напротив. Почитаю и уважаю вас, как мало кого. И поэтому так поступаю.

Сдвинула великолепные дуги бровей и проникновенно всмотрелась в него:

— Не любишь меня!

Кобержицкий встал и, ласково взяв ее за запястье, спокойно ответил:

— Наоборот, я люблю тебя, но не так, как другие. Я люблю тебя, Стася, но на свой манер. Не умею иначе. Моя любовь лишена чувственности.

- 424 -

— В таком случае, как мне понимать твое поведение тогда? — спросила она, заливаясь пурпуром стыда при воспоминании о моменте наслаждения.

— Прошу прощения, — шепнул он, склоняясь к ее руке. — Я обидел тебя. То был особый момент, когда я не владел собой, словно был без сознания.

Он провел ладонью по лицу, будто хотел стереть с него глубокую черту страдания, которые пробороздила его в этот момент.

— Прости, Стася, прости! Умоляю тебя! Во время пожара я не отвечаю за себя.

Бросился к ее ногам, обнимая колени руками.

— Я ненормальный, — простонал он, пряча лицо в ладонях. — Я выродок, не похожий на других. Знамение огня лежит на мне. Я его дитя и игрушка. Нельзя мне приближаться к тебе. Не могу стать твоим мужем, Стася. Я должен попрощаться и уехать отсюда навсегда; не хочу тебя дальше обманывать. Ты полюбила калеку.

Он замолчал, и его грудь начали сотрясать рыдания. Впервые в жизни Кобержицкий плакал над своей ущербностью, впервые признал, что является ненормальным исключением.

Стася подняла его с колен и, прижав голову к своей груди, шептала мягким ласковым голосом слова утешения и любви:

— Если любишь меня по-настоящему, ты должен жениться на мне. Я готова отречься от физического наслаждения, чтобы стать твоей женой и быть вместе с тобой. Или ты думаешь, что я не смогу удовольствоваться чистыми, идеальными отношениями? Я люблю тебя, Владек!

Кобержицкий колебался. Великая любовь этой женщины одурманивала его; громадная самоотверженность и отрешенность казались ему неправдоподобным. В конце концов он уступил и согласился. Через месяц она стала его женой.

Однако дню их свадьбы суждено было стать днем катастрофы. Еще за несколько дней до этого Стася выглядела сильно расстроенной: то бледнела без причины, то вдруг

- 425 -

заливалась румянцем; иногда казалось, что она впадает в тупую, печальную задумчивость...

Когда после свадебного пира молодожены остались наедине, она, с блестящими от возбуждения глазами, провела его в свой будуар. На минуту Кобержицкий остался один.

Он чувствовал себя удивительно неловко, словно пристыженный. Уселся на оттоманку и закурил папиросу. Выпуская под потолок клубы голубого дыма, пытался разобраться в ситуации. Она казалась ему неловкой, архи-смешной.

— Глуповатая история, — буркнул он, стряхивая пепел с лацкана фрака.

В этот миг из-за портьеры, отделявший будуар от спальни, вышла его жена...