Демон движения

— Ах, — нетерпеливо отмахнулся Рудавский. — Вы несете глупости, коллега. Чистый случай — и баста! Не верю я в эти ваши сумасбродные расчеты.

— Тем хуже для вас; от упрямства нет лекарства. Так вы не признаете теорию ложных тревог?

— Нисколько, — буркнул тот. — Ложные тревоги, конечно, случаются, и довольно часто, но они являются всего лишь результатом чрезмерной впечатлительности отдельных работников, находящихся в тот момент на службе; нечто вроде излишнего служебного рвения и гиперусердия, когда ухо дергается на каждое шуршание листочка. И ничего больше. Понимаете меня? — выразительно повторил он. — Ничего больше.

Бытомский уже не возражал.

— Эх, — грустно вздохнул он. — Я хотел уберечь вас от этой неприятной истории, но, похоже, суждено было иначе. Никто не избежит того, что ему предназначено.

Начальник Бежавы уже не ответил на эти фаталистические замечания, потому что к нему только что подошел один из обходчиков за дальнейшими инструкциями и полностью поглотил его внимание.

Заканчивался шестой час вечера. Бытомский поднял руку ко лбу и некоторое время всматривался в ласковое сентябрьское солнце, которое, скатившись с небосклона, красным щитом зависло над вокзалом. Пора было возвращаться; станция в Тренчине, которую он оставил под утро на своего заместителя, и так слишком долго оставалась без руководителя. Ожидавший его на боковой колее паровоз,

- 215 -

которым он прибыл в Бежаву, казалось, уже терял терпение от слишком долгой стоянки и, дыша клубами пара, громыхая полными котлами, звал в дорогу.

Уже не прощаясь с подавленным катастрофой коллегой, огорченный безрезультатностью поездки Бытомский взошел на платформу и подал знак машинисту к отправлению. Раздался короткий свисток, и локомотив тронулся.

Начальник уселся на железной лавочке под тендером и молча закурил трубку. Он был сердит и ужасно раздражен коллегой из Бежавы. Уже вчера вечером, узнав, что руководство в Вышкове получило ложный сигнал тревоги, якобы предупреждающий об угрозе мнимого крушения, он понял, что это означало.

Депеша поступила на станцию в четверг утром, а через несколько часов после того, как были приняты все предохранительные меры, оказалось, что тревога была полностью ложной и беспочвенной; на самом деле не было ни тени опасности, и понапрасну потревоженный начальник Вышкова, клял «дезинформаторов» на чем свет стоит. Однако Бытомский смотрел на этот «скандал» с несколько иной точки зрения. Если бы тревога оказалась оправданной, а меры предосторожности полностью уместными, он спокойно прошел бы мимо и был бы только рад тому, что они вовремя предупредили опасность. Однако в тот момент, когда в игру вступали так называемые «ложные тревоги», он весь напрягался внутри, чутко выслеживая, откуда они поступили и в кого целились.

Начальник Тренчина не первый день отслеживал их своим бдительным оком. Поэтому, получив около семи часов вечера в четверг это неприятное известие, он моментально сориентировался в ситуации. Вот коллега из Вышкова пожаловался ему по телефону, что его побеспокоили без причины, что он в течение нескольких часов пребывал в понятном напряжении, то есть, иначе говоря, в Вышков поступил фальшивый сигнал, однако Вышков — это третья станция справа от Бежавы... Значит?.. Значит, это был предостерегающий знак для Бежавы! Там, самое позднее завтра, а может, даже сейчас произойдет катастрофа, ко¬

- 216 -

торой несколько часов назад угрожали руководству Вышкова. Ситуация совершенно ясная, очевидная, как солнце на небе! Не первый и не последний раз. Бытомский уже хорошо разбирался в таких «фортелях». Надо было немедленно предупредить Рудавского!

Поэтому вечером в 19.50, то есть через пятьдесят минут после получения известия, он послал в Бежаву телеграфную депешу, в которой дословно повторил содержание тревожных сигналов, предназначенных для Вышкова. Обрисовав ситуацию «в нужном свете», он во имя всех святых умолял коллегу быть начеку и на всякий случай очистить вторую колею, если ее случайно занимает некий посторонний состав. Рудавский с насмешкой поблагодарил за «добрый совет» и заявил, что еще не тронулся умом до такой степени, чтобы применять меры предосторожности против опасности, о которой (впрочем, совершенно ложно) предостерегли кого-то другого.

Бытомский был в отчаянии. Доказывал, заклинал, даже угрожал — ничто не помогало. Рудавский уперся трезвым упрямством человека, свободного от «суеверий», и пожелал коллеге из Тренчина спокойной ночи и сладких снов.

Разочарованный бесцельностью разговора, Бытомский положил трубку и, раздираемый зловещими предчувствиями, нервными шагами принялся расхаживать по перрону. Ночью он не сомкнул глаз, а под утро, не в состоянии усидеть на месте, взвалил опеку над Тренчином на плечи своего помощника, а сам, сев на свободный паровоз, помчался, как вихрь, в Бежаву. Прибыл туда около одиннадцати и облегченно вздохнул, обнаружив, что пока все было в порядке.