Демон движения

Больше двух лет, в сумеречные часы, когда уже прошли все поезда и он был свободен от службы до трех часов утра, Шатера выбирался на прогулку, всегда в одну сторону: в направлении ныне не существующего полустанка в Кнежове. Год назад здесь еще стояло станционное здание с башенкой стрелочника перед входом, с двумя семафорами и парой стрелочных переводов. Начальником маленькой станции, расположенной всего в четырех километрах от Заклича, был приятель Шатеры, помощник Дронь, тихий, добродушный и усердный чиновник. Полустанок в Кнежове, у которого притормаживали только товарные поезда, выполнял важную функцию маневровой станции для грузовых вагонов, которые переводили на боковую линию, где они некоторое время отстаивались, прежде чем их отправят в дальнейший путь.

Эта станция, существовавшая с незапамятных времен, внезапно ни с того ни с сего была ликвидирована. То ли ее сочли лишней, то ли оказалась излишне обременительной

- 268 -

для железнодорожного бюджета — неведомо: достаточно того, что эта маленькая станция закрылась. Дроня перевели куда-то на границу, а стрелочника Зака определили на службу при станции в Похмарзе. От прежней станции не осталось и следа: здания снесли до основания, рабочие объекты и сигналы убрали. Исчез с лица земли даже сад, окруженный штакетным забором, в котором они с приятелем провели столько вечерних часов, поснимали даже рельсы для перевода вагонов на другой путь. Только верстовой камень, белевший в нескольких шагах от телеграфного столба, указывал место, где когда-то была станция.

Этот камень, зримый след жизни, которая застыла здесь, этот камень, белый свидетель событий, что прошли безвозвратно, стал целью вечерних прогулок Шатеры. Обыкновенно начальник выходил из Заклича после отправления последнего поезда около пяти часов вечера и после часа ходьбы добирался до верстового камня в Кнежове. Под сиянием заходящего солнца летом и весной, под бурой мглой в конце осени и зимней порой сидел на этом белом обломке прошлого и в глубокой задумчивости курил трубку. Космическая тоска и великая тишина полей всегда сопровождали его в этих прогулках... Когда возвращался к себе, в Заклич, было уже совсем темно...

Так прошел год с момента закрытия полустанка. Прогулки до Кнежова превратились в нечто насущное, во что-то, без чего невозможно жить — они стали его «второй натурой». Шатера чувствовал себя больным, когда обстоятельства складывались столь фатально, что он не мог совершить свою вечернюю прогулку.

Пока не случилось некое событие, которое, казалось, вознаградило его за сердечную верность, необычайным образом исполнив многодневные мечтания...

Это было так давно, в памятный день девятого октября.

Вечером, как обычно, около пяти, Шатера надел новый мундир, накинул на плечи недавно приобретенную шинель со значками начальника и, покрепче натянув служебную фуражку, двинулся к Кнежову. Вечер был, как всегда в это время, мрачный и унылый. В небе боролись с ветрами оло¬

- 269 -

вянные тучи — шел дождь, словно просеянный через решето, а сквозь завывания штормового ветра время от времени прорывались хриплые крики промокших ворон и галок.

Начальник шел неверным шагом, более грустный и подавленный, чем обычно. Вечер этот поднял в нем волну воспоминаний, более сильную, чем когда-либо. Ибо в этот день была годовщина закрытия станции. Он помнил, как переживал момент расставания с другом. Тогда, во время разговора, Дронь внезапно замолчал и быстро подошел к окну, словно высматривая что-то в пространстве. Через некоторое время он повернулся и, пожав ему руку на прощание, коротко, сдавленным голосом сказал:

— Будь здоров, старина. Завтра я уезжаю.

— Куда? — спросил он обеспокоенно.

— На границу, в какую-то станицу гуляйпольскую, где черт доброй ночи желает.

— Ты что, шутишь?

— Куда там. Приказ. Завтра закрывают станцию. Не нужна она больше.

И, обняв его, почти насильно вытолкнул за порог. Старый чудак боялся зарыдать в присутствии друга и защищался от самого себя.

На следующий день маленькую станцию начали разбирать... Случилось это год назад, примерно в тот же самый вечерний час... Этот миг возвращался на крыльях осеннего ветра, в шепотах увядших листьев, в мелодиях дождливых годовщин...

Шатера был уже недалеко от места, где когда-то стояла станция. В мутном сумрачном освещении уже белел, точно кость, камень... Затем, подняв глаза, задрожал. Над путями, справа от линии издали сверкал во мраке вечера световой сигнал: два большие желтых глаза.

— Что это? Неужели семафор redivivus*?

Он быстрее зашагал к знакам, но когда дошел до камня, огни внезапно погасли. С замирающим сердцем начал искать сигнальный столб. Но искал напрасно. В конце концов, его убрали еще год назад.

____________

* Вновь ожил (лam.).

- 270 -

— Так откуда же эти фонари там, вверху... Привидение, что ли?.. А может, это где-то за станцией, на той стороне? — и, миновав верстовой столб, пошел дальше, в направлении Выгнанки. Но когда через четверть часа пути он не нашел искомого объекта, то развернулся к Кнежову.