Демон искушения

Чуть ведь было и не забыл за всеми хлопотами. А все Семенов, разорался, разорался, будто он, Невзоров, и не живой человек вовсе и не хочет, чтобы было как у всех. Чтобы он, к примеру, так же вот, как парочка, что шла навстречу, прогуливался теперь по этому скверу. И шептал что-нибудь своей избраннице на ухо, заставляя ее краснеть и смеяться.

Интересно, вот что такого могут шептать мужчины своим женщинам, что они так вот именно млеют, а?

Невзоров с досады чертыхнулся им вслед.

Он вот не знал, допустим. И не шептал никогда ни Надьке своей, ни тем, кто случался у него до нее. И не вздыхал при луне, и на звезды не таращился. Прозаичнее у него все получалось как-то, без романтической эйфории. Интересно, а Юле он смог бы что-нибудь шепнуть такого на ухо, чтобы она зарделась от удовольствия? Наверное, смог бы. Непросто же так запах ее кожи его едва с ума не свел. И даже продубленными преступлениями своими мозгами сумел додуматься до эдельвейсов и воды снеговой. И про мрамор в лунном свете вспомнил. Да, ей точно сумел бы что-нибудь шепнуть. А Семенов орал, дурак ненормальный. Понимал бы хоть что-нибудь…

Коля позвонил ему около одиннадцати вечера. Невзоров уже успел с Максом встретиться, переложить в его руки два пакета с помидорами, колбасой, молоком и замороженными пельменями. Предупредил, что через пару дней заберет Машку непременно. Успел вернуться домой, сменить белую рубаху на футболку, растянувшуюся до размеров чехла на рояль. И пристроиться успел возле газовой плиты со сковородкой и пятком очищенных молодых картофелин, когда этот змей позвонил и стал снова сквернословить, вместо того чтобы говорить внятно.

— Я ничего не понял, Колян, уж извини, — как можно миролюбивее вставил Невзоров, когда друг набирал дыхание для новых речевых оборотов. — Ты узнал что-нибудь или нет?

— Узнал! — рявкнул тот с таким напором, что Невзоров уронил картофелину на плиту и долго гонял ее и вылавливал среди переплетения решетки. — Но лучше бы мне было не знать, да и тебе тоже!

— Ну и?

Огонь пришлось убавить, со сковородки начало брызгать прямо на футболку, тут же расплываясь по ней огромными масляными пятнами. А футболка, хоть и была старой и растянутой, была любимой.

— Что — ну и, ну что — ну и?! — вместо ответа снова завелся Семенов. — Дать бы тебе по башке твоей старой, да друг все же!

— Коля…

Невзоров громыхнул сковородкой, вовсе сдвигая ее с огня. Масло, будто Семеновым подогретое, и не думало униматься, продолжая трещать и выплескиваться через края. И ломти картошки, кромсаемые ножом, через раз падали мимо.

— Коля… Если тебе нечего мне сказать, то…

— То что?!

— То пошел ты на… — Невзоров уточнил послание, устав слушать ругань друга. — Все, давай, я жрать хочу.

Семенов посопел-посопел, потом говорит:

— Ладно, не кипятись. Короче, машин, подходящих под описание твоей клиентки, в нашем городе всего четыре. Две иномарки, принадлежащие вполне солидным людям, их давай пока в расчет брать не будем. Третья тачка вторую неделю в автосервисе стоит без колес. А четвертая…

— Что четвертая?

— А четвертая, братан, была угнана утром того дня, о котором тебе начирикала твоя Миронкина. Угнана из-под окон вполне приличных людей.

— Все у тебя приличные, кроме Миронкиной! Молоток, дружище! — фыркнул Невзоров, усаживаясь на табуретку в углу. — Все кругом в шоколаде, кроме нее! Подход зашибись к пострадавшей!

— Ты еще докажи, что она пострадавшая, — огрызнулся Семенов, правда, без былой уже злости и уверенности.

— Докажу, будь уверен.

Невзоров с сожалением покосился на остывающую сковородку, полчаса назад так хотелось есть, что ныло в желудке, теперь весь аппетит скомкал его лучший друг и коллега.

— Докажет он! — снова принялся ворчать Семенов. — Ладно… Короче, тачку их — «десятину» двухтысячного года — угнали ближе к обеду. Может, и раньше, но хватились они ее к обеду, когда собрались на дачу ехать. Пока они носились по дворам, соседей опрашивали, да в милиции заявление строчили, тачку вернули…

— И? — насторожился сразу Олег, потому что молчание друга показалось ему очень многозначительным.

— И нашли они вместе с милицией в своей тачке ножичек в крови, так вот.

— Оп-па! А ты говоришь!

— Это не я, а ты говоришь. Я все больше возмущаюсь. — Коля тяжело вздохнул. — Пальчиков, разумеется, нет, рукоятку обтерли основательно. А вот кровь на лезвии почему-то не затерли. Как думаешь, почему?

Он не знал почему и нести всякий предположительный вздор не рискнул, задумавшись вместо этого. Коля Семенов, видимо, тоже напряженно размышлял, потому что прекратил, наконец, ворчать и плеваться.

— Знаешь, если бы это была она… — наконец нехотя выдал Семенов, — она не стала бы так заморачиваться, так ведь?

— Возможно.