Я ей слабо улыбнулся, она мне в ответ только отблеском своей ослепительности. Внешне спокойный, внутри разрываемый от беспомощности и собственной бесполезности. Энергии хранителя не было во мне, я исчерпал весь свой резерв, весь «мой ангел» испарился.
— Он отзывается на тебя… пожалуйста… — произнесла Джен умоляюще, и потянула мои ладони к животу, но я удержал их, задрожав, тем самым выдав и свой страх.
Сглотнув комок в горле, не отвёл холодного взгляда самых голубых арктических льдов, а моя девочка ещё сильнее побледнела и произнесла:
— Если ты в ужасе, то представляешь каково мне… — её шепот прокатился сковывающим оцепенением по моим венам, артериям и сосудам, принеся к голове панику на грани с умопомрачением.
Я никогда так не ужасался как сейчас, даже будучи в гуще самых мрачных страниц истории небес, ада и человечества. Но её глаза умоляли и мне пришлось сдаться.
— Больно будет от осознания… — предупредил я, пытаясь унять дрожь в голосе стремительно скатывающемся в хрипотцу.
— Больно будет один раз… — вновь её шепот, застывшие слёзы в огромных глазах с таящейся там мольбой, напомнив мне не забытые подопечной слова хранителя.
Я, собравшись телом и духом, возложил руки на её живот… и ничего не почувствовал. Внутренняя паника… Ещё попытка… Я боялся смотреть ей в глаза… Ещё… Она удержала руку, и я услышал рыдания, порвавшие мне то, чего нет у демона априори — душу. Вот теперь больно так, что пробрало до костей. Я не смотрел ей в глаза, а она поцеловала мне открытую ладонь и до меня не сразу дошел смысл её фразы, не сразу уловил, как изменился её голос:
— Сол, взгляни…
По всему животу Дженнифер разлилась золотая радуга. Её снова затрясло в рыданиях, и меня внутри, где-то очень глубоко. Я крепко обнял Дженнифер и снова протянул руки, как почувствовал дикую боль моего дитя, то, что его отделяет от смерти плотная граница нашей с Джен любви, простой человеческой любви, привязанности к ещё не родившемуся, то, что ученые называют грубо и прозаично — родительскими инстинктами, то, что ангелы на небесах в восхищении зовут жертвенной любовью.
Дитя больно, он на волоске от смерти, но боролся и цеплялся за чудо жизни изо всех сил, он был бойцом, как и его родители.
Я облегченно улыбнулся и крепче обнял девушку, поцеловав в каштановую макушку, ощутив затухающие рыдание. Она сжала мой торс. А я разглядел в этом жесте, что к нам возвращалась надежда.
Обследование позже подтвердило, что ребёнок жив и есть все шансы, что выживет. Дженнифер была успокоена более лекарствами, нежели сама, и почти выгнала меня крайне усталого и измученного домой, пригрозив, что если я стану бесплотным и останусь рядом с ней, она мне перестанет готовить блинчики по утрам. Со смехом, но всё-таки посчитав это серьезным аргументом, я глубоко вздохнул, поцеловал в лоб засыпающую Джен и поплёлся домой.
Город был как всегда суетлив, громок и многолюден — это не вязалось с моим настроем и внутренним состоянием, после которого наступает катарсис. По прежнему цвела джакаранда, но ни вид, ни запах её меня не радовал. Захотелось раскрыть крылья и взлететь, однако я сдержал порыв, решив однажды быть человеком на все сто процентов.
Дом встретил меня тишиной, прохладой и пустотой. Не разуваясь, я прошел в гостиную и сел на диван, уставившись в одну точку, явственно представив себе картину жизни без моей девочки. Я не хотел этого и не знал, кого мне молить о благополучии. Небеса против, ад в ярости. Земля приняла, люди приняли. Люди, которых я ранее считал ни на что негодными, презирал и счёл для себя наказанием то, что сослав сюда, Сатана унизил меня до звания бес-искуситель. Я усмехнулся, вероятно, владыка ада уже сам пожалел о своём решении. Он не знал ни о роке, ни о предназначении, ни о судьбе, а кто знал? Кто знал, что душа так крепко привяжет к себе демона невидимыми нежными путами, которые не разрезать, не порвать, от которых не скрыться? И что будет с нами, если мы не будем вместе, если нас разлучат? Я боялся и помыслить об этом, но определённо мог сказать, что какая бы сила не разбросала нас друг от друга, я буду всегда возвращаться к Дженнифер.