Он соскользнул с кровати. С её стороны кровати и между кроватью и стеной было не так уж много места, и они оба оказались в ловушке. Он положил руки ей на плечи, и она не могла оттолкнуть его, не позволив простыне упасть, а этого она не хотела. Он мог бы пожалеть об этом, но сначала надо избавиться от камер.
Она была напряжена, сердита, обижена. Кто бы мог подумать, что Лилит может чувствовать боль? Но прошлой ночью он наконец понял, что она больше не Лилит. Тот демон, что жил в ней, исчез, иначе он появился бы во время соития. Он ожидал этого, готовился, но когда она кончила, то была просто женщиной, потерявшейся в волшебстве своего первого оргазма. Она была Рейчел, красивой, сердитой, раненой, смотрела на него с таким предательством в карих глазах, что ему захотелось прижать её к себе и обнять.
Она будет бороться с ним, если он попытается. Поэтому он ограничился тем, что слегка встряхнул её.
— Перестань ребячиться. Вряд ли это вопрос оскорблённых чувств... это жизнь, смерть и вечность. Перестань быть такой эмоциональной.
У демонов нет эмоций. Если от демона что-то осталось, то был шанс, что слои забвения и человечности всё ещё могут быть сняты, явив её как монстра, которым она была. Или она останется такой же, смущённой и разъярённой, уязвимой и воинственной? И нежной.
Ничто из этого не оказывало желаемого эффекта на его член. Он отпустил её.
— Я позабочусь о камерах, — сказал он натянуто. — Иди и прими душ.
— А в ванной есть камеры?
— Скорее всего. Он наверняка наблюдал за нами с тех пор, как мы приехали, у тебя не осталось личной жизни, — он опустил руки, потому что хотел снова дотронуться до неё. — Иди, — сказал он.
Она ушла.
ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛО. Его слова всё ещё жалили, хотя не должны были. Я знала, что он был врагом. Знала, что он считает меня чудовищем — на самом деле, это было удивительно, что он смог это сделать, учитывая то, что он думал обо мне. Но он сделал это самым впечатляющим образом, и сегодня утром тоже был возбужден. Я всё ещё умудрилась покраснеть, когда по глупости сорвала с него одеяло. Мне нужно помнить об этом в будущем.
Не то чтобы у нас было какое-то будущее. Мне было плевать на слова Белоха — мы сделали то, что он приказал, и не было причин делать это снова.
Никаких причин, кроме странного желания, которое наполняло моё тело. Я снова хотела его. Это было полнейшим безумием — я не хотела секса, мне он не нравился, даже когда я была влюблена. Так почему же мои руки дрожали, когда я думала о том, чтобы прикоснуться к нему? Я подумала о том, как наши тела соединяются, об ощущениях, когда он скользит во мне, и мне захотелось почувствовать это снова.
Я попыталась запереть дверь в ванную, но она, конечно же, оказалась без замка, и я ударила кулаком по дереву, а затем прислонилась к двери лбом. Мне хотелось закричать от ярости и отчаяния, но это не помогло бы. Я отбросила простыню, больше не заботясь о том, наблюдает ли за мной какой-нибудь древний извращенец, и шагнула в душ. Мои бёдра были липкими, мышцы болели, а рот был мягким и чувствительным от его губ. Я прислонилась к мраморной стене и позволила горячей воде обрушиться на меня, смывая всё прочь.
Я вытерлась и снова схватила простыню, прежде чем открыть дверь. Моя спальня была пуста, постель застелена свежими простынями, а на кровати лежала свернутая новая одежда. Интересно, кого я должна благодарить за это? Я не могла представить себе Азазеля, застилающим постель, но я не чувствовала никого другого в доме.
И тут я вспомнила о камерах, которые определённо были в этой комнате. Я быстро оделась, сопротивляясь ребяческому порыву показать им средний палец. Я сопротивлялась, потому что не знала, где находятся камеры.
Когда я спустилась вниз, Азазеля нигде не было видно. Я надеялась, что от вчерашнего плотного ужина останется что-нибудь съедобное, но, к моему удивлению, там была свежая, тёплая еда, включая горячий кофе. Всё, что я могла пожелать.
Я могла бы пожелать, чтобы мой аппетит исчез вместе с событиями последних двенадцати часов, но вместо этого я была ужасно голодна. Я быстро справилась с едой, и сидела, закинув ноги на ближайший стул, наслаждаясь второй чашкой кофе и миндальным круассаном, когда вошёл Азазель.
Я посмотрела на него, стараясь не представлять его голым, выражение его лица, когда я схватила его за плечи и стала двигаться на нём...
— Там еда, — сказала я без всякой надобности.
— Я уже поел.
"Ну конечно", — подумала я, безосновательно рассердившись. В этот момент, вероятно, всё сделанное или сказанное им раздражало бы меня. День клонился к вечеру, и небо за окном темнело. Казалось, надвигается буря.
— Что за пророчество?
Я не собиралась спрашивать его, не собиралась говорить ничего такого, что потребовало бы от него ответа. Он сделал бы то же, что и всегда: проигнорировал бы мои вопросы, дал бы односложные ответы.
— Неважно, — поспешно добавила я. — Не знаю, зачем я заморачиваюсь.
Он подошёл, взял стул, на который я закинула ноги и, вытащив его из-под меня, сел рядом.