— После такого пояснения я могу приступить к чтению, — объявил Звягинцев. — Мысль выражена вполне. Теперь — к некоторым нюансам ощущений, которые я и хотел зарисовать. Итак:
ТЕЛОПоэма в октавах1Я думал, что совсем исчезла властьФорм, нежных белых форм созревшей плоти.Но вот опять цветет дурманом страстьИ разрастается, как звук в финальной ноте.И суждено мне снова трижды пастьИ очутиться в чувственном болоте.Ну что же, бес иль демон злых страстей,Сплетай концы чудовищных сетей.2Что ты покажешь мне в бесстыдном светеЖивого дня, что мимо нас течет?Продажную субретку в кабинете,Или ребенка, чей так влажен рот?..В дневном кафе у беса на приметеТа кареглазая, что меж гостей снует,И дразнит целомудрием нарядаИ носит чай и чашки шоколада.3О, жалкий бес! Ты побежден хоть раз.Твое вино в крови перекипело.Я помню сочетанье карих глазС преступной белизной большого тела.Тогда был воздух светел, как алмаз,Тогда весна ветвями зеленела.И я алкал тепла и наготы.И я дрожал от страсти и мечты.4Я видел сон: двух юных рук сплетенье,Их тонкий очерк сердце волновал.Я видел белых нежных ног движенье,Наивный их и розовый овал.Бесполой детской груди выраженьеИ шелк волос, что нитями спадал,Беспомощно и шелково светлеяНа тонкую девическую шею…5О, Демон наготы! Ты приходилВ прозрачный летний вечер, в полдень синий.Ты для меня из струй воздушных свилНагое тело. В грезах, как в пустыне,Ты детский ум огнем воспламенилИ я таков остался и поныне.Безмолвие люблю я наготы,Слиянье мая, тела и мечты.6Теперь воздушный Демон не слетаетК путям моих блужданий и страстей, —Он траурного беса посылаетНавстречу бледной дочери ночейИ девушку бесстыдно раздеваетДля сладострастья пальцев и очей.И факел страсти, насмехаясь, тушитИ жизни храм в обломках пыльных рушит…Звягинцев читал свои стихи, глядя все время в глаза Изе, как бы для нее одной. Играя тоненькой золотой цепочкой, висевшей на ее шее, Иза, слегка прищурившись не то от улыбочки, не то от напряжения, слушала мерно скандируемые стихи. Когда Звягинцев кончил, она шутливо запутала его руку своей цепочкой и сказала:
— Бедный поэт. Для него так и осталось загадкой женское тело. Он не мог его постигнуть. Отчего? — Брови Изы юмористически поднялись, глаза приняли выражение ужаса. — Как помочь беде!.. — Иза хохотала, хватаясь за бокал с вином и скрывая в нем свою насмешливую улыбку.
Звягинцев сидел спокойный и холодный, посматривая как-то искоса на нее и на меня, еще не определив правильно наших интимных отношений и ощущений друг друга. Он поиграл пальцами своей бескровной бледной руки, на которых горели огни бриллиантов и сапфиров, потом склонил голову, и в его бледных тусклых глазах, казалось, затеплился какой-то кошачий вкрадчивый огонек, когда он сказал: