Демон наготы

Их шаги и голоса стихли у одной из дверей по коридору. Может быть, у двери ее, или его. Хуже всего было то, что у меня не было простого и решительного плана действий. А мой мозг был так измучен, так плохо работал, что я нуждался теперь просто в руководительстве, в указании. Я как автомат пошел бы теперь за тем, кто указал бы мне, как действовать и поступить, потому что страшная нервная взвинченность диктовала мне поступки безумные, внезапные и нелепые…

Я делал последние попытки взять себя в руки. Я ходил по комнате и громко рассуждал сам с собою, потому что я был уже не в силах тихо, «про себя» думать, соображать, комбинировать поступки, воображать их последствия. «Ведь это же ужас!.. — говорил я сам себе. — Я попал в водоворот. И когда же? Именно тогда, когда, казалось, я утратил связь со всей внешней жизнью и повернулся лицом к смерти, к холоду и равнодушию…» Я чувствовал себя связанным по рукам и ногам, как жертвенный бык. Меня куда-то тянули за веревку, обмотанную вокруг моей шеи. Я напрягал слух и весь замирал, ожидая услышать одну ноту голоса Изы. Потом я бросился к письменному столу и написал ей записку. В ней было три строки:

«Может быть вы все таки дадите мне возможность перед отъездом вас увидеть…»

Больше ничего. И послал к ней в комнату с лакеем. Ответ не замедлил. «Там» не хотели, чтобы я уезжал так, не доставив никакого торжества могущественной женской гордости и женскому тщеславию. Надо было еще, чтобы я склонился к этим ногам, которые я так хорошо знал. И я получил ответ. «Я жду вас с нетерпением». Мы были теперь несколько неожиданно на «вы».

Тогда я вышел на улицу. Зашел в первый попавшийся цветочный магазин и купил там на свои последние деньги роз. С ними я вернулся в гостиницу и постучал у ее дверей.

Вот момент, который доставит им удовлетворение. Бывший любовник приходит с розами, с видом смиренным, с головой склоненной. Но втайне я надеялся все же, что она одна. Что с ней хоть в эту минуту нет никого и я смогу свободно с ней поговорить.

Раздался ее голос: «Войдите!» Вслед за тем она сама подошла к двери и открыла ее. Я вошел. В углу на диване сидел Звягинцев. Иза была в короткой черной шелковой юбке, из под которой виднелись икры ее обтянутых прозрачными чулками ног, и в желтом легком кимоно, в котором она казалась почти неодетой. Это кимоно, или, быть может, другое, но такое же, она набрасывала на себя во время самых интимных мгновений со мной. Взбешенный, униженный, я взошел в эту комнату с пучком роз в руках, не зная теперь, что с ними делать.

Я поклонился Звягинцеву и протянул розы Изе. Она поблагодарила меня и поставила розы в вазу. Звягинцев с любопытством следил за мной. Потом я сел.

Наша беседа не клеилась. Я был расстроен и плохо владел собой. Неудачно вырвавшееся у меня слово внезапно разозлило Изу и она при нем, при моем сопернике, который мог сидеть и торжествовать, бросила мне несколько злых и уничтожающих слов. Ее взгляд стал холодным и злым, как у кошки. Тогда я лицемерно склонил голову и произнес несколько смиренных слов. Мое непроизнесенное извинение было принято. Со мной снова переменили тон.

Но «пересидеть» ее гостя я не мог. Было уже поздно, когда я поднялся в ответ на ее лицемерные жалобы, что она устала и хочет спать. Я поднялся и встал, готовый уходить, а он сидел все там же, на диване, в небрежной позе, вытянув ноги в лакированных ботинках и поглядывая на все с усталым равнодушием и кокетливым презрением.

Я уходил, чувствуя его взгляд на своей спине. Она меня провела до двери. Я вытянул ее за руку в коридор.

— Зайди ко мне, — сказал я ей, — мне нужно тебе сказать два слова!

— Поздно, — ответила она, зевая, — я спать хочу, милый… Завтра ты все мне скажешь. Ну, прощай…

Мне захотелось ударить ее, стиснуть ее шею, задушить, убить. Во мне клокотала дикая злоба, слитая все же с влечением к ней, к ее телу.

— Зачем ты меня выписала? — спросил я ее, наклоняясь к ее глазам.

Она, не задумываясь, ответила:

— Я сама не знаю… В сущности, ты мне не нужен. Так, каприз! Если хочешь, завтра же можешь уезжать…

Она повернулась и ушла, стуча своими высокими каблуками. Ее спина еще раз мелькнула в дверях. Я не пошел к себе, а отправился бродить по улицам. Я шатался мимо каких-то заборов и сонных особняков, вышел к реке, покрытой льдом и снегом, обломал с сухого дерева ветку и, размахивая ею, шел, без мысли и в каком-то странном оцепенении. Смертельно усталый, я вернулся домой, продрогший и с какой то блаженной тупостью в мозгу, в душе. «Спать, спать», — говорил я себе.

Разделся и повалился в кровать. И тут же услышал какое-то легкое царапанье в дверь. Мгновенно приподнялся, весь натянутый, как струна. Вскочил и подошел к двери. Открыл ее. За дверью в коридоре стояла Иза, сейчас же проскользнувшая ко мне в комнату.

Я вытянул руку по направлению к двери:

— Вон!

Она зажала мне рот рукой.

— Не кричи. Теперь ночь.

Ее глаза смотрели в упор в мои, рот дышал мне прямо в лицо.

— Ты гонишь меня? — спрашивала она, смеясь глазами.

— Гоню, — ответил я. — Уходи.