Демон никогда не спит

«Гони его в шею! – сказал дядька. – Что это за мужик такой – ни любви с него, ни заботы, ни денег! Плохо тебе с ним – так пусть катится! Уж лучше одной, чем с таким-то, да еще и врет много. С женой-то он и правда неразведенный, а там ребенок трех лет…»

– Ты меня за полную дуру держишь? – тихо спросила Катя, повернувшись к Игорю, и тут же уверилась по его глазам, что так оно и есть.

Это придало ей сил, и она быстренько посоветовала Игорю убираться из ее дома. Назад к жене или на съемную квартиру, ей, Кате, без разницы, лишь бы тут его не было.

Когда он понял, что все серьезно, тут-то все и началось. Катя до сих пор внутренне съеживается от воспоминаний. Он шел на нее, красный от злости, и больно бил словами, как плетью. Среди всех эпитетов, которыми он наградил Катю, самыми приличными были «мороженая вобла» и «сушеная треска». «Почему не наоборот?» – мимолетом удивилась Катя. Ей было все равно, что он о ней думает, только хотелось, чтобы Игорь поскорее ушел. Ушел, оставив ее в покое. Но он все орал, войдя в раж, обзывая ее уж вовсе неприличными словами, пока в дверь не позвонила соседка тетя Рая. Стены у них в доме тонкие, и она прекрасно слышала весь скандал. Катя так устала, что не было даже стыдно. Игорь, увидев незнакомого человека, не то чтобы остыл, но понял, что все равно придется уходить. Захлопнув за ним дверь, Катя с облегчением перевела дух.

Все пять дней до приезда мамы Катя мыла и проветривала квартиру, но все равно запах Игоря остался.

Мама вернулась посвежевшая и довольная, она много рассказывала о процедурах и о том, какая приятная подобралась компания. Про Игоря мама не спрашивала – видно, прочитала по глазам дочери, что этого делать не стоит.

Катя очнулась от грустных мыслей, когда Казимир Анатольевич тихонько тронул ее за плечо.

– Катюша, а Настенька не придет?

– У нее в школе карантин, ребенка не с кем оставить, – ответила Катя, – а вы что-то хотели?

– Она вчера обещала мне книжку найти, из фонда…

Про книжку Настя Черевичкина, конечно, напрочь позабыла, поскольку стремилась переделать множество дел перед тем, как исчезнуть на неделю, а то и на две – кто ее знает, эту эпидемию, сколько она продлится. И Катя отбросила посторонние мысли и включилась в повседневную работу.

Все гости, которых ждал Рудольф Зеботтендорф, барон фон дер Роза, уже собрались за длинным столом в гостиной его берлинской квартиры. Барон уже хотел объявить о начале очередного заседания общества «Туле», как вдруг из прихожей донесся дребезжащий звук дверного звонка.

– Кто бы это мог быть? – осведомился герр Экхарт, видный чиновник из министерства иностранных дел.

– Я никого не жду, – ответил хозяин дома, обводя гостей взглядом. – Все приглашенные уже собрались…

– Простите меня, господа! – проговорил, приподнявшись со своего места, Гюнтер Рейхштайн, видный журналист и любимец всех членов общества. – Я позволил себе пригласить еще одного человека. Думаю, что он произведет на вас впечатление.

– Вы знаете правила, милый Гюнтер, – пожурил его барон. – Прежде чем пригласить сюда новых членов, мы подвергаем их тщательной проверке и проводим ритуал…

– Думаю, что это особый случай, – настаивал Рейхштайн. – Это особенный человек…

– Ну, если вы настаиваете… – смягчился барон.

Из-за двери донеслись приближающиеся шаги, на пороге появился дворецкий барона и представил:

– Герр Генрих Гиммлер!

В гостиную вошел невысокий сутулый человек с внешностью мелкого чиновника или провинциального школьного учителя. Маленькие бесцветные глазки прятались за стеклами пенсне, редкие темные волосы едва прикрывали череп неправильной формы.

– Да уж, этот господин весьма далек от идеалов арийской расы! – тихо пробурчал Экхарт.

Хотя он говорил очень тихо, в комнате именно в это мгновение наступила тишина, и все услышали его неодобрительные слова.

И сам вошедший, как его, Гиммлер тоже их наверняка расслышал. Во всяком случае, он бросил на Экхарта внимательный взгляд. Экхарт под этим взглядом заметно побледнел и стал даже как будто меньше ростом. Барон неожиданно понял, что этот человек, только что вошедший в его гостиную, никогда и ничего не забывает. И еще он понял, что этот невзрачный тип с его незапоминающейся внешностью заключает в себе огромную силу.

Надо же – и фамилия такая, что никак не запомнишь… как его представили? Гиндлер? Гимнер? Ах да, кажется, Гиммлер!

– Прошу вас, господин Гиммлер, – произнес барон учтиво. – Займите место за нашим столом.

– Охотно, – ответил тот, садясь на свободный стул. – Я слышал о вашем обществе много лестного.

– Кто этот господин? – вполголоса спросил барон своего соседа, Вернера Раушенбаха, который знал все и всех в Берлине.

– Кажется, он откуда-то из Баварии, – сообщил Раушенбах. – Член этой новой партии… как ее называют? Национал-социалисты, если я не ошибаюсь. Не самый видный человек в партии, но говорят, что у него большое будущее.

– Я знаю о вашем интересе к историческим корням арийской расы, – продолжал Гиммлер. – Думаю, что в этом смысле мы с вами очень близки. Я имею в виду нашу партию, НСДАП…