Демон-самозванец

— Думаю, они кормили не только его. Не удивлюсь, если и блезам что-то подкидывали, очень уж вовремя братья по вере затеяли бучу. Надару сейчас выгоден любой бардак в этих краях. Но в бардаке невозможно строить новые дороги, приходит время порядка. Валатуй и прочие порядок навести не смогли, и неизвестно, смогут ли. Придет время, и почти все они плохо закончат: кто-то окажется на виселице, кто-то в расстрельном рву, а кто-то сгинет и вовсе бесследно. Сейчас они еще нужны, но это не продлится долго. В шайке Надара начался раздор, они устали ждать, они хотят прибыль, а видят лишь расходы. Все это слишком затянулось, вот и подыскивают более резвую лошадку. Я, Леон, я та самая резвая лошадка, которая им нужна. И мы, Леон, должны сделать из Реулы медовый пирог, вкуснее которого в мире не сыскать. Тут такие дела завертятся, что за один раз не осмыслить. Будут у нас и солдаты, и прочее, а мне, Леон, придется подниматься все выше и выше, в том числе и по трупам тех, кто мешает или недостаточно помогает. Если ты не хочешь стать одной из ступенек этой лестницы, внимательно запоминай, о чем говорю. Помнишь об ослиной моче в голове? Вот и помни о ней всегда. Я тебя, песьего сына, уже почти люблю, так что не обмани меня, Леон. Давай вот выпьем. И хватит уже о плохом.

Почему бы и не выпить. Грул уже под хмельком, а злоупотреблять ему противопоказано, вон как заливается, чуть ли не соловьем. Глядишь, еще какие-нибудь тайны выведаю. Среди широких масс бытует мнение, что многие знания — многие печали, а я вот придерживаюсь девиза «знание — сила».

Но генералу уже наскучили геополитические разглагольствования, его потянуло на куда более приземленные вещи:

— Кстати, тебя тут одна девица спрашивала.

— Какая?

— Да тощая, как жердь, племянница или дочка того тупоголового борова-полковника, который конницу от пехоты отличить не может. Офицеры Валатуя почти все как на подбор, только в шуты и годятся.

— И чего спрашивала?

— А чего она могла спрашивать? Интересовалась, когда же ты соизволишь затащить ее на ближайший сеновал и как следует там обработать.

— Неужели так и сказала?!

— Слова были немного другие, но смысл тот же. Леон, обратись к Шфаричу, он тебе подберет бабенку получше. Не связывайся с тощими, об кости расшибешься.

— Ага, он уже советовал одну. Мадой зовут.

— Мада, как по мне, чересчур уж в теле. Хотя, если нравится, почему бы и нет. Только с ней я бы не советовал, нехорошую болячку подцепить можно.

Да что за популярность? Эту Маду знают все — от последнего бродяги до генерала.

— Иди уже хоть к Шфаричу, хоть в свой ад, надоело мне все сегодня. Этот прохиндей Надар все нервы вымотал, торгуясь за‘каждый эскудо. Но я из него поимею все, что полагается, или я не я буду. И завтра чтобы был в полном порядке, мы выступаем к реке, может, даже драться придется. Хотел бы я сойтись в чистом поле с Дюкусом, надоел он мне, сил уже нет терпеть. Каждую ночь снится, будто попал на его похороны, а как просыпаюсь, так плакать хочется. Надо было тогда плюнуть на всех и повесить его вместе с теми мальчиками. Пусть меня следом тоже, но успел бы полюбоваться, за такое ничего не жалко.

Да уж, бравого генерала и правда слегка развезло. Жаль уходить, еще час-другой, и он выдаст все тайны вселенной.

Ничего, в другой раз наверстаю.

Глава 24

В свой ад или тем более к Шфаричу я не пошел. Заглянул к Мюльсу, прихватил у него корзинку с частью раздобытых им продуктов, после чего направился в дальний угол лагеря. Там, особняком от солдатских палаток, располагался местный госпиталь. Если точнее, названия у этого места не было вообще, пришлось пользоваться земным. Так уж получилось, что командование о раненых практически ре заботилось. Так, выделяло им грубую пищу из общего котла и место в обозе, остальным занималась непонятная публика, зачастую на корыстной основе.

Откуда поступают средства? Да от раненых или их близких, от кого же еще? Если денег нет, старайся не попадать под пули и штыки.

Госпиталь выглядел плохо. Палатки испещрены заплатками разных оттенков, кое-где можно заметить ничем не прикрытые прорехи. Видно, что главным образом заботятся о том, чтобы сверху не натекало при чуть ли не ежедневных ливнях, все, что сбоку, зачастую оставляют без внимания. У покосившейся коновязи прямо на земле лежит тело умершего, из-под грязной рогожи торчат босые ноги. Воняет испражнениями и какой-то лютой химией, сквозь этот насыщенный букет пробивается омерзительный запашок разложения.

Две толстухи прошли мимо, держа плоский таз, заполненный кровавым месивом, из которого проглядывала пятерня ампутированной руки. Одна «красотка» со всей возможной обворожительностью подарила мне улыбку, и я с трудом удержал в узде рвотный рефлекс.

Если меня когда-нибудь ранят, лучше застрелиться, чем подыхать в такой клоаке.