Демон-самозванец

Всякие разговоры пришлось прекратить: мы и правда добрались до болота, и только тут я понял, что до этого двигались почти по сухому асфальту.

Продвигаться дальше без слег невозможно: прежде чем поставить ногу, надо тщательно прощупать склизкое дно, выбрать точку, где жердь не проваливается с легкостью, ступить и быстро все повторить, потому как стоять на месте нельзя, быстро засасывает. Если учесть, что нам приходилось тащить носилки и неподъемный пулемет, действо вышло кошмарным. То и дело кто-то с криком проваливался, его с матом вытаскивали, а через минуту начинал тонуть другой. Москиты оставили солдат в покое: их нежные жала не могли пронзить корку грязи на лицах. Зато пиявки по ней ползали, как по своей гостиной, и обедали без малейшего стеснения. На них уже никто не обращал внимания, как и на мохнатых многоножек, то и дело падавших на голову с ветвей и лиан. Местами продвигаться удавалось лишь по разветвленной коренной системе деревьев, эти великаны росли в пузырящейся жиже как ни в чем не бывало.

С каждым шагом религиозные фанатики становились все более и более симпатичными. Я уже почти жалел, что не остался на пастбище их дожидаться. Глядишь, удалось бы сочинить приемлемую сказочку и сойти если не за ангела, то хотя бы не за создание из преисподней. Потому как здесь становится все хуже и хуже, в то, что этот грязевой ад когда-нибудь закончится, уже не верится.

— Господин генерал, суша впереди!

— Не ври генералу! Мы еще и половину не прошли!

Половину?! О великие боги, за что вы меня так наказываете! Может, и правда суша? Может, Мушду что-то перепутал с расстоянием? Шфарич ведь рассказывал, что в болотах бывали два солдата, а много ли они запомнили? Да и вряд ли далеко забирались, скорее с краю что-то видели. Ну нечего в таком месте человеку делать, здесь царство гадов и грязи.

Нога соскользнула с корневища, но вопреки ожиданию не провалилась в бездну, как уже бывало, а уткнулась в пусть и противно податливое, но дно. А потом и для второй опора нашлась, и отпала необходимость тщательно прощупывать каждый шаг. Если последнее время мне приходилось идти по грудь, а остальным иногда и по шею, то сейчас уровень жижи начал быстро отступать. Вот он уже на уровне пояса, вот грязь уже стекает по бедрам, а вот и голени показались. Еще несколько шагов, и я, борясь с диким желанием плюхнуться на пузо рядом с остальными обессилевшими солдатами, делаю вид, что мне все нипочем, прохожу вперед, присаживаюсь на склизкое бревнышко с таким видом, будто это роскошное кресло. Рядом плюхается генерал, он тоже устал, но, как и я, вынужден держать марку. Его даже хватает на солдафонскую шутку:

— Хорошо бы сейчас марш-бросок устроить, а то застоялись мы что-то.

Некоторые солдаты даже сумели засмеяться, но тут же заткнулись: мимо пролетела индигового цвета бабочка с крыльями в пару ладоней. В этом царстве грязи, слизи и омерзительных гадов она выглядела невероятно. Это все равно что, бродя по канализации, встретить королеву красоты в розовом мини-бикини.

Шфарич не удержался:

— К нам как-то умник приехал из столицы, он таких ловил, булавками протыкал и сушил.

— Он был плохой человек, — очень серьезно ответил Мушду. — Это бабочки мертвых. Старые люди у нас говорили, что в них вселяются души умерших.

— Дикарские суеверия, — буркнул Грул.

— Может, в этом что-то и есть, — не удержался я. — Вон туда посмотрите.

Из переплетения ветвей и лиан скалился человеческий череп. Чуть дальше на дереве виднелся сверток из какого-то трухлявого материала, там и сям из него торчали кости.

— И ему охота было туда забираться, только для того чтобы подохнуть? — удивился Шфарич.

— Он не забирался, — ответил на это Мушду. — Не подходите к этому дереву. Оно плохое. Опасное. Оно не соками земли питается, ей нужны обезьяны. Людей тоже ест.

— Правда, что ли?! — наперебой загалдели солдаты.

Даже те, кто только что не мог пошевелиться, начали поднимать головы.

— Правда. В этих болотах раньше беглые рабы прятались, на таких островах они ставили свои деревни. Если ловили надсмотрщика или тех, кого посылали плантаторы, связывали и оставляли под деревьями-людоедами. Те оплетали их своими побегами так, что не оставалось ни щелочки, и выпускали желудочный сок. В нем человек медленно переваривался. Сначала кожа, потом жир, губы, глаза, потом все остальное. Долгая и очень плохая смерть.

Мюльс, глядя на дерево, тихо произнес:

— Жалко, бензина нет.

— Плантаторы то же самое делали, — продолжал Мушду. — От этого даже выгода получалась, потому что древесина у этого людоеда редкая и дорогая, а если кормить его хорошо, ее качество лучше становится.

— Ты, я вижу, много чего про болота знаешь, — произнес Грул. — Может, подскажешь дорогу короткую на другую сторону? Погоня за нами, да и обложить трясину со всех сторон могут.

Мушду покачал головой: