Демон театральности

После нее ты уедешь, не спеша, с похорон, в полном сознании исполненного долга, последнего долга перед умершим Актером.

И пусть на лице твоем будет так ясно и просто написана печаль, чтобы даже у последнего школьника, встретившего тебя на улице, не явилось желания спросить о причине печали твоей! И если это гимназист, пусть выраженье глаз твоих напомнит ему бессмертный стих из «Энеиды»: «Infandum, regina, jubes renovare dolorem!..»^{900}

III

Свадьба и похороны!

Вот два обряда — самый веселый и самый грустный!

Между ними все остальные.

Помни, что весь их смысл для тебя в «театре для себя», полном освежающего душу действа; театре, где все главное от человека и его преображающей воли!

Ибо что значили б иначе на весах Актера то же соитие мужчины и женщины и то же закапыванье в землю трупа? В чем иначе отличие человека от скота? Подумай, подумай!

Как держаться на прочих обрядах, ты и сам теперь поймешь.

Знай лишь, что в обряде — «театр для себя»! Или это не обряд для тебя, а пустая формальность.

Не противься же дикарской воле все «делать своим», или ты проживешь нищим и нищим умрешь.

Свадьба и похороны!

Что в них главного общего для тебя и твоей преображающей воли?

Твое присутствие.

Вникни в это понятие!

Можно быть где-нибудь и вместе с тем не присутствовать.

Ты видел сборища людей, где не знаешь, кто пришел и кто попал?

Ты слышал, как эти люди, которые минуту тому назад словно были здесь и не были, оглашают вдруг воздух мощным пением гимна?

Чем ты потрясен тогда? чем обрадован? чем очарован?..

Присутствием.

{401} Может быть, они и скверно поют, и совсем это не так уж кстати, и грубый шовинизм владеет их сердцами, и обидно это тебе — чужеземцу!..

Но ты взволнован и взволнован прекрасно: сказалось присутствие множества, тебе безразличного в роли сущего, но отнюдь не безразличного в роли присутствующего.

Ибо присутствие, в нарочитости своей, уже театр! Они уже актеры, а ты — зритель! Они уже не просто «какие-то», а присутствующие.

И вот на свадьбу ли, на похороны ли ты лучше не ходи совсем, если не хочешь стать прежде всего присутствующим.

Зевак много, и не в них нуждаются друзья твои, а в при‑сут‑ству‑ющих.

Будь им, ибо присутствующий — это уже играющий роль!

Правда, небольшая это роль, но ведь в ней, помимо прочего, радость «театра для себя»!

Так будь же прежде всего желанным присутствующим, а остальное приложится.

Об инсценировке воспоминаний

Показать «длинный нос» все сокрушающему Времени! — черт возьми, разве это не великая радость для каждой жертвы его насилия и грабежа!

«Отдай назад!» — кричит порой наш возмущенный дух стремительному Времени, этому истому виновнику наших тяжких утрат, этому безжалостному хищнику наших самых счастливых минут!.. И что за напряженье воли в этом крике! И что за ирония звучит тогда во мнении, что «время — лучший лекарь»!..

Забвенье прошлого? Счастливого прошлого?!! — Ни-когда! — говорит наша гордость. Ни-когда! — плачет наша жалость. Не отдадим этого прошлого — Проходимцу-Грабителю! Вырвем его всей силой нашего воспоминанья из пучины забвенья, куда стремится ввергнуть его постылое Время!

Слава Создателю, давшему нам память!.. С этим крючковатым оружием наша власть преображенья есть подлинная власть над Временем! и не допустит эта власть, чтоб миновали для нас, если мы не хотим, наши «славные дни Аранжуэца^{901}»!

Право сильного? — Мы еще посмотрим, кто сильнее: Время или Я со своей памятью и магией преображенья.

Трижды благословен театр воспоминаний, превращающий прошлое в настоящее, бывшее в сущее, «нет» и «есть».

Я хохочу в лицо злому Времени-Сокрушителю! — В своем «театре для себя» я с наслаждением ему доказываю, что доколе я жив, — дотоле ничто не умрет для меня! ничто не может умереть в границах моего хотенья, в границах силы моей памяти, в границах магии моего преображающего духа!

И я счастлив, и я прав, называя свой театр «Театром воскресенья».

Подлинно воскресный театр — мой театр воспоминаний! И как же я мудр, и как же я силен, если победа моя — победа над Временем! если {402} в мокрой от слез деснице моей вырванная у него, проклятого великана, добыча!

В самом деле!

Пусть уже несколько лет, как нет моего милого друга. Пусть Время принесло раннюю смерть моему милому бедному другу.

Его нет.

Но есмь аз! Аз, мудро знающий, что другой, в его главнейшем для меня, не что иное, как одно из представлений моего сознания. А если так, то представление о моем друге, мое представление, никогда не уйдет от меня, доколе я жив, т. е. доколе я помню! (ибо поистине мертв человек в своем прошлом, лишенный чар памяти!).

Обратить же мнемоническое представление в представление живой деятельности можно только чрез театр, т. е. чрез искусство инсценировки памятных моментов из купной жизни нашего «я» с «я», похищенного Временем.