– Вы о племяннике? – вмиг подобрел Падре Фетьяр. – Да… Он обожает участвовать в пытках… Особенно над ведьмами. – Теперь Фетьяр гадливо улыбнулся, и слегка потер друг о друга руки. – Какой талант! С искрой Божьей… Жаль, что не пошел по стезе своего любимого дяди.
– Очень жаль! – согласился с ним толстяк, часто закивав.
– Любит их приходовать, – Фетьяр многообещающе поглядел на бледных как полотно девушек, – причем не перед пытками, а после. Как раз после того как они с наслаждением пройдут Колыбель.
– Тогда, особенно больно… – со знанием дела, подтвердил толстяк.
– И больше всего любит, новомодную «Грушу», – Епископ указал, недобро улыбаясь мне и девицам, на лежащее на столе, металлическое приспособление, напоминающее самую злую и черную мечту, извращенцев-гинекологов.
Тридцатисантиметровый фаллос, был разделен на три складывающихся в грушу лепестка. Причем утолщение было на конце… Переходящее, в резкое заужение, для удобства «входа». На противоположном же конце данного устройства, была удобная ручка, и ворот. Который, если его начать вращать, раздвигал в стороны, расклинивая изнутри, лепестки.
– И после него, тоже любит! – порадовал он этим всех, подмигнув. – Как раз все растянуто, кровоточит и расслаблено. Правда, в основном все разорвано… И девицы, после этого, сквозь кровь и слезы, радостны, игривы, и на все согласны, лишь бы не спалили…
– Благо отсутствие сана, плотские утехи с живыми девицами, позволяет… – вздохнул с легкой завистью, толстяк.
– Быть может, как раз ради этого, Сусюр сан и не принимал… – бросил слегка раздумчиво Падре Фетьяр.
– Ради наслаждения жизнью… – философски произнес толстяк, разводя огонь, во второй угольной жаровне. – Никак дядюшка посоветовал. Он-то знает толк в жизни и дарованных ею удовольствиях…
– Да… Прекрасно… – согласился с ним Фетьяр. – И в Смерти…
– Да, после смерти, приятно попользовать первым, еще теплое тело! – еще более мечтательно, со знанием дела и вкусом, и легкой, завистливой страстью, посмотрел на иссеченных, обнаженных, очень аппетитных и еще «не готовых» девиц. – Некрофилию, сан не запрещал…
– Молчи! – Епископ прислушался. – Кажется, идут…
А я, тем временем, активно изучал комнату. Не отвечают, ну и ладно… Не удивился наклонностям. Ну, разве чуть-чуть. Некрофилию сан, не запрещает… Вот почему Зельдиус так беленился. Он уже людей иначе и не видит. Особенно, приглянувшийся женский пол. Ведьма! Потом пытки, «секс», и костер. Пытки, «секс» и костер… Хотя нет. Некрофилия… Получается, пытки, смерть, «секс»… А потом, что, костер?! Или нет? Впрочем, какая разница… Главное, что мне их гостеприимство, все больше не нравится. И я напряг с силой мышцы пробуя. Затянули накрепко. Вообще не дернуться… Дыба, видимо дубовая…
Комната была достаточно большой, квадратов тридцать, и выложенная полностью из камня. Узенькие, но многочисленные окна, были относительно прозрачными. Но несколько туманно. Видимо стекло, если это оно, было толстым, и вделанным сразу в камень. Свежий воздух обеспечивала отдушина, она же камин, и основное место для разогрева различных крючьев, щипцов и металлических заостренных штырей, аккуратно, даже педантично, развешенных, на своих местах, вокруг него. По всему периметру стены, гораздо выше обычного роста, в камень были вделаны поблескивающие кольца, а под ними, и вокруг них, наличествовали грязно бурые следы. Видимо от крови, и остальных жидкостей, и не совсем, которые от пыток может исторгать организм.
Пахло не фиалками… А потолок был увешан цепями, на которых были разные крючья. И с колесом здесь были явно знакомы, судя по мастерски выполненным, цепным полиспастам.
Входная дверь заскрипела…
– Ваше Преосвященство?! – оба склонились. – Мы вам так рады!
В пыточную зашел, мерзко улыбаясь, торжествующий Архиепископ Зельдиус. Выставил вперед руку, с черным треугольным камнем в кольце…
Оба по очереди к ней приникли. Причем толстяк, пылко и упав на колени.
Зельдиус одобрительно посмотрел на них. Следом, не особо спеша, заглянул Граф Сусюр. Любопытно-любящим взглядом, оглядел родную пыточную. И задержал торжествующе-злорадный взгляд на мне. После чего, оценивающе-предвкушающе, уставился на девушек. Скользнул своим взглядом, по, так полюбившейся ему, Груше.
– Как, вероотступники разогреты?! – уточнил ласково Архиепископ.
– Да, Ваше Святейшество, слегка… – ответил поднявшийся с колен толстяк.
Зельдиус чуть поморщился, покосившись на толстяка.
– Дербун, тебе же известно, что так называют, только Верховного Падре… Понтифика… – тот в ответ бухнулся на колени, и раскаяно понурил голову, – Мне конечно приятно, – он поощрительно улыбнулся, – но впредь, называй меня проще. Так как и должно… – железно припечатал он.
– Да, Ваше Преосвященство!!! – ответил толстяк, и на коленях поспешил к перстню.
– Полно, полно… – отмахнулся, рукой с перстнем Зельдиус, и, взглянув на влажно блестящий камень, брезгливо вытер его, о свои одежды.
– И как, разогреты?! – уточнил, интересуясь качеством, теперь уже Граф Дварский, находясь будто дома.