Он никогда не давил, не требовал, не указывал, не пытался контролировать и доминировать. Он знал, что, если я с ним, значит, на это есть какие-то причины. А заключаются они в нем или в чем-то другом — ему было не интересно. Он никогда не пытался копаться в моем прошлом, редко задавал вопросы и предпочитал думать о настоящем. Его философия — наша жизнь заключается в том, что мы имеем здесь и сейчас. О завтрашних делах будем думать завтра. О делах прошедшего дня — думать бессмысленно. Мне нравилось это в нем, мне нравилось ни о чем не думать. В том числе и потому, что он никогда не создавал мне проблем. Более того, и о его проблемах я ничего не знала. Юстас никогда не жаловался, никогда не просил совета, никогда не приходил ко мне за помощью. Впрочем, и моими проблемами он не имел привычки интересоваться. И меня это устраивало, как устаивало и то, что он не считал меня больной и не пытался вылечить от трогательной привязанности к алкоголю.
Мы были как два спутника, случайно встретившихся на орбите и временно следующих в одном направлении. Я знала, что наши отношения — не навсегда. Знал это и он. И все же, застав его в койке с девицей я расстроилась. Вернее, сначала разозлилась и пошвыряла в голую блондинку огнем, а когда она выпрыгнула голышом из окна, разбив нос, успокоилась. И так же спокойно ушла из его жизни. Мне было больно, но с этой болью я могла жить дальше. Определенную связь мы продолжали поддерживать, но это была скорее дань общему прошлому, воспоминания о котором ощущались как нечто теплое и безмятежное.
— Неужели даже не прокляла ни разу? — светло рассмеялся Юстас.
— Брось, — игриво отмахнулась я. — Если бы я и проклинала, то не тебя, а ту блондинистую выдру, что пригрелась на твоих подушках.
— В наших подушках, ты хотела сказать, — заметил он и приложил палец к подбородку: — Хм, так вот, почему у неё выросли ослиные уши и хвост.
Я склонила голову набок.
— У тебя явные проблемы с зоологией. Я же сказала выдра, а не ослица.
— Знаешь, по уму она ближе ко второму, чем к первому, — Юстас потянулся к пачке сигарет. — Я, конечно, не имел близкого знакомства с выдрами, но что-то мне подсказывает, что с ослами у неё больше общего.
— И я даже знаю, что тебе подсказывает, — хмыкнула я. — Твоя ширинка.
— Нет, моя нога, — указал Юстас на свою правую конечность, — на которую она наступила.
— Надо же, — изобразила я удивление, — а все так хорошо начиналось.
— И не говори, — поддержал меня парень, закуривая. — Но закончилось в момент твоего появления.
— Не смогла пережить сломанную переносицу? — я брезгливо поморщилась.
— Скорее я не смог пережить, — серьезно ответил Юстас.
— Да, личико это ей подпортило, — согласилась я. — Но уверена, через две недели все прекрасно зажило.
— Я про твой уход, — оборвал меня Юстас и прикурив, поднял на меня свои светло-карие, как у олененка глаза. Мне стало грустно.
— Воспоминание, безусловно, очень душещипательное, — поводила я плечами, отгоняя непрошенные мысли, — но я сюда явилась не за тем, чтобы устраивать вечер памяти разбитых сердец.
Юстас затянулся и посмотрел на меня таким проницательным взглядом, что у меня тут же зачесалось все — от лопаток до кончика носа.
— А зачем ты здесь, Серафима?
— Слышал про взрывы в городе? — ответила я вопросом на вопрос.
Юстас выпустил длинную струю дыма.
— О них мог не слышать только тот, кто последний год не выходил из дома, не смотрел телевизор, не читал газет и не использовал Интернет.
— Кто знает? — округлила я глаза. — Может быть ты решил стать Говардом Хьюзом нашего времени? Эта свалка из магического антиквариата буквально кричит о том, что головой ты все-таки малость повредился.
— Магического? — очень натурально отыграл изумление мой бывший.
— Брось! От этих штук фонит так, что я почувствовала, едва вошла.
— А с улицы не ощущается? — мгновенно заинтересовался Юстас, позабыв о своей прежде отыгрываемой роли.
— Нет, так что можешь не переживать, ведьминские амулеты работают, как часы. А теперь, — я подалась вперед, — когда мы выяснили, что ты занимаешься куплей-продажей краденных магических предметов, про многие свойства которых ты даже понятия не имеешь, а иначе не хранил бы их словно кучку грязных носков, можешь рассказать мне то, что знаешь о происходящем в столице.
— Какие свойства ты имеешь в виду? — теперь уже неподдельно напрягся Юстас и бросил тревожный взгляд в самый дальний и темный угол, куда не проникал уличный свет из мансардного окна. Света с каждой минутой становилось все меньше. На город опускались сумерки.
Я поцокала языком.
— Сначала ты делишься информацией, потом — я.
— О какой информации ты говоришь? Про взрывы? Я не знаю про них ничего такого, чего не знали бы все остальные. Если ты пришла ко мне с такими вопросами, значит, снова вернулась к прежним делам. А говорили, что ты вышла из игры, — в его голосе слышался укор.
— Вышла, да сквозняком прошлого обратно затянуло, — пробормотала я, отворачиваясь.