Демонолог

Пока он с трудом формирует и произносит все эти слова – словно пробуя, словно экспериментируя, стараясь вспомнить и точно воспроизвести их последовательность, – я осознаю, что Кевин тоже знает их наизусть. Это то, чего от него требовал Тоби, чтобы поддержать и укрепить его надежду всплыть когда-нибудь к свету, всплыть живым, и он оказался самым лучшим, самым способным учеником.

Он оглядел пустынную страну,
Тюрьму, где, как в печи, пылал огонь,
Но не светил и видимою тьмой
Вернее был, мерцавшей лишь затем,
Дабы явить глазам кромешный мрак.

Трубки, уходящие в его ноздри, со всхлипом втягивают воздух, он целую минуту дышит гораздо глубже и активнее, это почти беззвучный отдых после произведенных усилий. Потом он снова погружается в сон, который вовсе не сон.

О’Брайен прикасается к моему плечу. Когда я выпрямляюсь, то вижу, что она не слышала того, что услышал я.

– Нам надо уходить отсюда, – говорит моя спутница.

И направляется к двери. Но я еще задерживаюсь в палате. Оборачиваюсь обратно к постели маленького пациента и шепчу Кевину на ухо слова из другой книги:

Если ополчится против меня полк,
Не убоится сердце мое

[41].

Глава 20

Когда мы выходим из больницы, я пересказываю Элейн то, что зачитал мне Кевин. Она не спрашивает, что я думаю по поводу значения всего этого и того, куда это нас поведет дальше. Она просто садится за руль, и мы катим по обсаженной пальмами улице Джупитера, через привычный мир удобных парковок и гигантских рекламных щитов. Народу на улицах почти нет. Я пытаюсь высмотреть хоть кого-нибудь, садящегося в машину или вылезающего из нее, но напрасно. Транспорт – единственное, что живет и движется. Медлительные старикашки, управляющие последними достижениями детройтских автомобильных заводов, высматривают себе какое-нибудь дело, не зная, чем себя занять. Их человеческая сущность выражается только в наклейках с глупыми шутками на номерных знаках их машин.

– Я устала, – объявляет О’Брайен.

Это заметно по ее виду. Моя подруга не просто устала – она до костей пропиталась усталостью. Я гляжу на нее и понимаю, что это новый взгляд на мир заставляет ее кровь отхлынуть от лица, действуя гораздо сильнее, чем болезнь.

– Тогда давай вернемся в мотель, – говорю я. – Тебе надо отдохнуть.

– На это нет времени.

– Ты просто полежишь немного, с полчасика. И все снова будет о’кей.

– Что ты теперь намерен делать?

– Продолжать кататься туда-сюда.

После того как я высаживаю Элейн у мотеля, я еду прямо туда, куда ехать вовсе не собирался. К игровой площадке возле школы. К месту около качелей, где семеро ребят в кровь избили восьмого.

Там пусто, никого нет. Время чистить зубы перед сном. Мой любимый час дня, мы всегда проводили его вместе с Тэсс. Обычный наш ритуал – душ, пижама, книга. Одно удовольствие за другим, в такой последовательности, которую я мог бы повторять вечер за вечером. С помощью этих нехитрых действий я вполне мог сделать нашу жизнь лучше, и ничего больше мне для этого не требовалось.

Но сегодня вечером этого не будет. Где бы Тэсс сейчас ни находилась, она вне моей досягаемости и не слышит моего «когда-то, давным-давно…» или «Ты мой солнечный свет».

Но я все равно начинаю напевать – для нее. Сижу на качелях и стараюсь не наврать с мелодией. Неуклюжая колыбельная в сумерках.

Ты мой солнечный свет,
Ты делаешь меня счастливым, когда небо серо…

Через поросшую травой лужайку идет мальчик.

Он того же возраста, что Кевин Лилли и его одноклассники. Симпатичный мальчик, которому, правда, не помешало бы подстричься. На нем детская футболка с физиономиями парней из «Роллинг Стоунз», тех самых, с огромными толстыми губами и высунутыми языками на черном фоне. Он идет неуверенно, скованно, словно только что встал после долгого сна в неудобном положении, и у него затекло все тело.

Мальчик присаживается на качели рядом с моими. Смотрит вниз, на свои ноги. Такое впечатление, что он даже не заметил, что я сижу рядом.

– Ты Тоби, – говорю я.

– Был.

– Но сейчас ты мертв.

Кажется, это ставит ребенка в тупик. Потом, когда он что-то соображает, выражение его лица меняется, а взгляд становится пронизывающе-печальным, просто безнадежным. Но он тут же выправляется.

– Я принадлежу ему, – говорит он.

– Кто он такой?

– У него нет имени.

– Там, где ты обретаешься, нет ли маленькой девочки? – спрашиваю я. – Девочки по имени Тэсс?

– Нас там много.

– Это то, что он велел тебе говорить. Но тебе известно больше, не так ли? Скажи мне правду.

Мальчик сдвигается, перемещается, кривится, морщится, словно проглотил столовый нож, тщетно пытается найти более подходящее положение, чтобы не было так неудобно.

– Тэсс, – говорит он. – Да. Я говорил с ней.

– Она там же, где и ты?

– Нет. Но она… близко.

– Ты можешь теперь ее найти?

– Нет.

– Почему нет?