Демонология по Волкову. Дилогия (СИ)

В одной из квартир на третьем этаже с ними и вовсе не захотели разговаривать, послали натурально матом, в другой сказали примерно то же, что и эта женщина: Алексины просто выдумывают, ничего сверхъестественного в мире не бывает. Зато в последней наконец-то пригласили войти. Дверь открыла старая женщина, такого же возраста, как и Антоновна с первого этажа, но назвать ее бабкой у Алисы язык не повернулся бы. Скорее, бабушка или пожилая женщина. Она была маленького роста, едва ли выше полутора метров, одета в цветастое платье с накрахмаленным белым воротничком, седые волосы завязаны в тугой узел. Морщинистое лицо не было тронуто макияжем, только на губах блестела бледно-розовая помада.

Услышав, что девушки хотят поговорить об Алексиных, старушка, назвавшаяся Антониной Степановной, пригласила их войти. А вот квартира ее никак не сочеталась с внешностью. Казалась старой и запущенной. Пожалуй, разве что огромное количество зеленых растений и большой серый кот, развалившийся на подоконнике, придавали ей жилой и даже чуточку уютный вид. Вскоре выяснилась и причина такого несоответствия.

— Здесь живет мой брат, — пояснила Антонина Степановна, провожая гостий в комнату. — Работал когда-то учителем биологии, обожает растения, всю жизнь их собирает. К сожалению, он и раньше дружил с зеленым змием, а как вышел на пенсию, так и вовсе не может ни дня прожить без алкоголя. Раз в полгода мой сын забирает его на лечение, но помогает это всего на пару месяцев. Но мы его не бросаем, свой же. Вот сейчас он на очередном лечении, а я прихожу к нему раз в день полить цветы да Ваську покормить. — Она указала на кота, который даже ухом не пошевелил в сторону посторонних. — Старый он уже, то ли восемнадцать ему лет, то ли девятнадцать, не помню уж. Глухой совсем, зубов нет, я ему корм размягчаю да яичко куриное взбалтываю каждый раз.

— А соседей со второго этажа, Алексиных, вы знаете? — поинтересовалась София, садясь на краешек глубокого кресла.

Должно быть, боялась, что на дорогом костюме останется кошачья шерсть. Алиса не боялась, кожаные штаны легко очищались, поэтому устроилась поудобнее.

— Конечно, знаю, — кивнула Антонина Степановна, усаживаясь на диван, застеленный цветастым покрывалом. — Аннушка у меня когда-то училась. Я в той же школе, что и брат мой, химию преподавала. Мы близнецы с ним, с материнской утробы вместе. За одной партой все школьные годы просидели, институт вместе выбирали, потом в одну школу пошли работать. Я замуж вышла рано, переехала к мужу, у него свой дом в соседнем районе, но работу не сменила, не могла без Алеши. Он очень скромный всегда был, девушек стеснялся, не женился. Вот мы и присматриваем.

— Значит, Анна училась у вас? — вернула разговор в нужное русло София. — Что вы можете о ней рассказать?

— Хорошая была девочка, — спохватилась Антонина Степановна. — Несмотря на мать. Умница, отличница. Я уж думала, в люди выбьется. Институт закончила с красным дипломом, на завод наш местный устроилась, на хорошем счету была. У меня же тут полрайона моих учеников, как встречаемся, они мне все рассказывают. Когда Аннушка за Гену замуж вышла, я ей говорила, чтобы съезжала от матери, да не послушала она меня. Точнее, Людмила ее не отпустила. Может, если бы уехала, жизнь по-другому сложилась бы.

— Почему? — не поняла Алиса. На ее взгляд, сломанная жизнь Анны никак не могла быть связана с тем, что та продолжала жить с матерью после замужества. Ведь муж ее не бросил, не выдержав жизни с тещей, а умер от болезни, от которой не застрахован никто.

Антонина Степановна перевела взгляд на Алису, немного помолчала, а затем призналась:

— Знаете, мне, учительнице, не пристало такое говорить и в такое верить, но…

— Нам вы можете рассказать все, — заверила София.

Антонина Степановна еще немного помолчала, а затем призналась:

— Про Людмилу разное говорили. Многие ее ведьмой называли. За глаза, конечно, в глаза боялись. Говорили, что порчу она навести может, проклятие смертельное наложить. Это сейчас здесь район старый в основном, молодежь если и появляется, то редко, а раньше в каждой квартире куча детей, все друг друга знали. Людмиле новорожденных старались не показывать. Если молодые мамочки видели ее на улице, коляску разворачивали — и ходу. Людмила над малышом поумиляется, а тот потом орет дурниной всю ночь. Тут неподалеку женщина одна жила, я еще была ребенком, а она уже казалась старухой. Она сглаз снимать умела, молитвами испуг шептала. Так, к ней когда таких детей приносили, она безошибочно угадывала, что накануне Людмила с ними общалась. Людмила ее терпеть не могла, конечно. Да и без всей этой паранормальщины характер имела дурной, ругалась со всеми. Вот я Аннушке и советовала съехать.

— А сами вы как считаете, может Людмила обладать каким-то даром? — спросила София.

— Да уж проклятием, скорее, — вздохнула Антонина Степановна. — Не знаю я. Говорю же, не пристало учительнице в такое верить. В молодости я категорично заявляла, что ерунда все это. Но с годами многое повидала, уже не так уверена, что познала все тайны мира.