– Не беспокойтесь. С Израилем ничего не случится.
В 1965 году она покинула министерский пост, намереваясь отдохнуть от бурной политической деятельности. Она сказала, что намерена пожить спокойной жизнью счастливой бабушки:
«Я осталась депутатом кнессета и членом ЦК партии. Но впервые за долгие годы я могла сама ходить за покупками, ездить в автобусе, не думая о том, что в любую погоду меня ожидает шофер. Я готовила, я гладила, я убирала – и все это с огромным удовольствием.
Я ушла в отставку вовремя, раньше, чем кто-нибудь мог бы сказать: «Господи, когда же эта старуха поймет, что ей пора уходить».
Но она явно поспешила уходить в отставку. Ее действия почти всегда соответствовали настроениям и чувствам израильтян. Они иногда иронически относились к Голде Меир, но не могли не признавать ее политического чутья и искренности. Даже когда у нее были сильные противники, она не смущалась:
– Никакая кампания против меня не может мне повредить. Когда я еду, дети, как и прежде, машут мне. Ни один солдат не отказался проехать со мной в машине. Мне не на что обижаться…
До Шестидневной войны 1967 года Иерусалим был разделен, как и Берлин, на две части. Восточную часть Иерусалима присоединила к себе Иордания. Верующим евреям был закрыт доступ к Стене Плача – это единственная уцелевшая часть разрушенного римлянами второго Храма, самая почитаемая иудейская святыня.
«На третий день войны, – вспоминала Голда Меир, – пронеслась весть, что наши солдаты освободили Старый город и Стена плача опять в наших руках. Я подошла к стене вместе с группой солдат. Наши десантники приникли к стене так тесно, что, казалось, их невозможно от нее отделить. Они только что вышли из боя, где погибли их товарищи.
Я взяла листок бумаги, написала на нем слово «мир» и сунула между камней. Один из солдат неожиданно обнял меня, положил голову на плечо, и мы плакали вместе. Наверное, ему нужна была передышка, а для меня это была одна из трогательных минут моей жизни».
Через полгода после Шестидневной войны, в феврале 1968 года, скоропостижно скончался премьер-министр Леви Эшкол. На его место единодушно избрали Голду Меир:
«Я помню, что у меня по щекам текли слезы, что я закрыла лицо руками, когда голосование закончилось. Я не думала о должностях, когда ехала в Палестину. Я собиралась трудиться в киббуце и участвовать в рабочем движении… Ну что ж, стала премьер-министром – и стала, точно так же, как наш молочник во время войны стал командиром заставы на сирийской границе. Ни ему, ни мне особого удовольствия эта работа не доставляла; и он, и я старались выполнить ее как можно лучше».
Самые сложные вопросы она предпочитала обсуждать в неформальной обстановке. Став премьер-министром, она разрешила курить во время заседаний правительства, чтобы сделать их как можно менее казенными.
В свободное время возилась в садике у себя дома. Вечером сама готовила ужин и охотно кормила гостей. В просторной гостиной на бульваре Бен-Маймон в Иерусалиме Голда Меир любила собирать ближний круг своих советников, угощала чаем и кофе и заставляла решать самые важные проблемы. Иногда посиделки затягивались далеко за полночь. На этих встречах обсуждались вопросы, которые ставились на заседаниях правительства, созываемых каждое воскресенье.
Эта привычка беседовать в приватной обстановке осталась у нее еще с тех пор, когда она была министром иностранных дел. После официального приема или обеда она оставляла у себя в служебной квартире на улице лорда Бальфура близких друзей и угощала их кофе.
Став главой правительства, она прежде всего велела немедленно сообщать ей о всех боевых столкновениях – даже ночью.
– Не хочешь же ты, чтобы я тебе звонил в три часа ночи? – ужаснулся ее помощник по военным делам. – Ты же все равно ничего не сможешь сделать, если будут потери.
«Но я знала, что не смогу спать спокойно, если в эту минуту будут умирать наши солдаты, – призналась Голда Меир. – Когда новости были плохие, я уже не могла заснуть. Видя свет в окне, один из телохранителей обыкновенно заходил, чтобы убедиться, что все в порядке. Я заваривала нам чай, и мы рассуждали о том, что происходит на Суэцком канале или севере».
При всем своем политическом чутье Голда Меир совершила непоправимую ошибку. В октябре 1973 года она не смогла распознать признаки приближающейся войны, которая едва не закончилась для Израиля катастрофой. Она считала Израиль с военной точки зрения неуязвимым.
Рассуждала так: арабские армии обречены на поражение, они знают об этом, следовательно, войны быть не может. И ошиблась.
В 1973 году военная разведка загодя знала детали военных планов Египта и Сирии, но до последнего момента пребывала в эйфорической уверенности, что войны не будет. Военные все еще были упоены победой 1967 года и не верили, что египтяне на что-нибудь способны.