Были традиционные проводы солнца, хотя, по ощущениям Ады, время заката давно миновало, были замороженные коктейли и поздний обед. Столовая тоже была украшена розами. Стол сервирован с особой изысканностью. По центру проложена цепь из роз, которые могли соперничать в белизне со щеками Белоснежки. И Ян сидел напротив. Ада не помнила, как сменялись блюда. Неужели они ели змею на праздничном обеде? Ведь это змею, огромную змею, настоящего морского Змея, внесли на серебряном блюде. Она не помнила, ела ли она? Пила ли? Иногда поднимала глаза на Яна – и тут же опускала их, будто обжигалась. Свет его глаз жег немилосердно, но никто, кроме Ады, этого не замечал.
Распахнулись двери в Белую Залу, ветер ворвался в зал и взметнул со старинного паркета облако лепестков роз. Оркестр играл то быстрые, то медленные вальсы. Наблюдая за танцующими парами, Аде, как тогда на Церемонии приглашения в спальни, пришло в голову, что ее может пригласить Ян. Она даже предчувствовала исходящий от него огненный жар, который плавит тебя, как лед в бокале.
Ведь танец – это не страшно. Это позволительно. Это ни для кого и ничего не будет значить. Он может смело приглашать ее. И Ян точно услышал ее мысли или прочел по ее лицу… И вот он уже идет в их с Марком и Элен сторону. «Он пригласит меня», – стучало в висках. Ада сжалась от страха и ожидания. Она будто оглохла в тот момент и даже не слышала, что он приглашает Элен. Увидела только, как выходит на середину зала с ней и они становятся в пару.
«Ты не должна, это неправильно», – постепенно трезвея, убеждала себя Ада и старалась сдерживать дрожь от схлынувшего наваждения.
– Потанцуем? – предложил Марк.
– Мне что-то не хочется, – еле слышно произнесла она. – Жарко очень. И голова кружится.
– Ты сядь лучше, посиди, – заволновался он, провожая ее к стульям у стены. Смотрел с тревогой: – Ты не заболела? Может, тебе воды?
– Да, воды, – сказала она, только чтобы он убрался куда-нибудь, хоть на пять минут, дал бы ей отдышаться.
– Почему ты никогда не говорил, что у тебя есть брат? – спросила его Ада, когда Марк вернулся.
Марк весь нервно передернулся, лицо исказила гадливая гримаса, стакан выскользнул из ослабевших пальцев:
– Он больной человек. Он сумасшедший. Прогрессирующий шизофреник. Он бредил в детстве и бредит до сих пор дикими историями о разрушителях Вселенной, о Бронзовых дворцах, о кровавых жертвах, бог знает еще о чем. Полный список есть у его лечащего врача.
– О Бронзовом дворце? – Как отдаленный звон колокольчиков, что-то призрачное всколыхнулось в памяти. Она слышала где-то или читала: «Ты в Бронзовом дворце. Его держат тысяча шестьсот колонн. В нем тысяча комнат. И все они пусты. Но для тебя они полны до краев».
– О Бронзовом, о Мраморном… не все ли равно. Ян может влиять на людей. Он заражает их своими фантазиями, и на какой-то момент даже мне может показаться, что он говорит нечто стоящее. Он точно под гипнозом всех держит. Но чары развеиваются, и мы остаемся собой, а Ян – безумцем.
Раздались первые аккорды призывов к Фортуне. Ада узнала вступление к кантате Карла Орфа «Кармина Бурана». Мгновенно подобрался хор: женщины в черных платьях, мужчины – во фраках, с белыми галстуками-бабочками. Они проникновенно запели «Судьба – властительница мира». «Omnia Sol temperat» («Солнце согревает все») вступил неожиданно приятным, глубоким баритоном дон Гильяно. Когда он исполнял «Estuans interius» («Жжет внутри» или, как еще называли эту партию, «Злобное покаяние»), Ада задержала дыхание и, честное слово, две с половиной минуты не дышала. А когда он запел «Ego sum abbas» («Я – аббат»), стало понятно, что пахнет чертовщиной.
Ада и предположить не могла, что за вечным дневным бездельем, веселыми вечерами и попойками скрывается столь тщательная подготовка к празднику. Ведь когда-то должны были эти люди репетировать! И чем ближе к Ночи Фортуны, тем, по идее, тщательнее и дольше! Ведь так петь… нет, это не домашняя самодеятельность, а полноценное оперное выступление на высоком уровне.
В знакомой кантате, которую исполняли на латинском и немецком, Ада различала неизвестные ей вставки. Возможно, существовала иная, расширенная версия. На те же стихи XIII века, найденные в том же баварском бенедиктинском монастыре… Гильяно пели так, как будто молились самой Судьбе. Звук лился с потолка, со стен, обступал со всех сторон. О, боже, не могут люди петь такими голосами. Это нечеловеческие голоса! Не иначе хор демонов в мужских и женских обличьях, в черных и белых одеждах!