На Церемонии приглашения он опустился перед Амритой на одно колено и произнес формулу: «Страж Ашер Гильяно приглашает танцовщицу Амриту провести с ним ночь под крышей Дома Гильяно. И пусть никто не знает, что творится за закрытыми дверями». С этими словами он протянул ей кольцо. А она, вместо того чтобы дать ему надеть ей кольцо на палец, зажала бриллиант в кулаке, старательно впечатывая каждую его грань в ладонь. Навсегда. На память. Ее сжатый кулак он поднес ко лбу, а затем к губам, выполняя ритуал. Никто их даже не поздравил, было тихо, не звучали обычные в таких случаях аплодисменты. Дон Асад сурово сдвинул тонкие, как проведенные острым карандашом, брови. Донна Кай прижала руку к сердцу.
Даже в спальне Амрита все еще не понимала, что происходит:
– Что это значит?
– Ты больше не танцовщица. И больше не принадлежишь лилу. Ты – моя. Только моя.
Когда-то она уже слышала похожие слова, только произносил их не Ашер. А кто? Но в памяти чернел провал.
– Прочь медальоны и дурацкие ожерелья, – сорвал он с шеи знаки отличия ее касты. – Теперь тебе не нужно носить эти карнавальные костюмы, – он беспощадно разодрал ее многослойные шелка. – Сможешь выйти из Дома Гильяно. Я покажу тебе мой Цветочный город. И ты больше не умрешь.
Амрита раскрыла ладонь – без света камень казался каплей воды, пойманной в тончайшую сеть огранки. «Мне нельзя, я не заслужила», – хотела сказать она, но вместо этого произнесла:
– Я ведь ничему не училась, кроме танцев. Мне, наверное, надо будет очень многое узнать и запомнить. Не знаю, как я буду справляться. Боюсь разочаровать тебя.
– Ты будешь учиться очень быстро и все, что выучишь, никогда не забудешь, – пообещал он и ножом начертал на ладони фигуру. Приложил кровоточащую ладонь ко лбу Амриты. Закрыл глаза, сосредотачиваясь.
В будущем для Амриты не составят сложности ни латынь, ни греческий, ни клинопись эмегира и его женского варианта – эмесаля, ни иероглифы китайского или японского. Она с легкостью запомнит даты битв, периоды великих переселений, годы правления королей, геометрию мегалитических построек, алхимические символы, математические формулы, философские категории.
На Церемонии приглашения дон Гильяно хмурился не зря: ночью в его кабинет, спотыкаясь о порог, приковыляли лилу. Их предводитель, длинный нескладный подросток, уже не жилец, запнулся, упал, с трудом поднялся на четвереньки, но вслед за ним через высокий порог на пол посыпались остальные. Дон Асад с отвращением наблюдал шевелящийся ком. Прозрачные руки, ноги беспомощно, как крылья мотыльков, мелькали в воздухе. По одному они медленно выползали из общей кучи. Вставали на ноги, отряхивались. Они и на ногах держались непрочно, как на ходулях. Двигались рывками, грозя клюнуть носом вниз в любую минуту. Наконец, последним поднялся их предводитель.
Обычно у лилу не было имен. Иногда мать, какая-нибудь сердобольная особа, называла своего ребенка-лилу человеческим именем. Пыталась любить его, не делала различия между ним и другими детьми. Но очень скоро понимала свою ошибку. Лилу не принадлежали к человеческому роду, они жили стаей. Им почти не требовалась пища, не нужен был сон. Они присваивали друг другу какие-то названия, общались ментально, связь с ними поддерживал только дон Гильяно, от остальных, даже от Стражей, их мысли и разговоры были скрыты.
Лилу, осторожно переставляя ноги, будто шагал по льду, приблизился к столу дона Гильяно.
– Вот, – протянул он сложенную вдвое бумажку. Речь ему давалась с трудом. – Вам. Читайте.
Рука дона Гильяно потянулась через стол:
– Очередная сказка?
– Мы против. Мы не разрешали. Поэтому.
Дон Гильяно пробежал глазами каракули лилу. Да, очередная сказка для Книги с неумелым стишком посередине. Лилу загадочно молчали. Они выстроились полукругом за спиной своего вождя и чего-то ждали. Сапфировые глаза яростно сверкали, тощие лапки сжимались в нетвердые кулачки. Лилу были в бешенстве, настроены решительно, жаждали мести:
– Если у смертной женщины родится лилу, Дом Гильяно будет разрушен, – тонко пропищал предводитель.
И хор голосов прогудел на низкой ноте:
– Если у смертной женщины родится лилу, Дом Гильяно будет разрушен.
– Хорошо. Я принимаю вашу сказку. Она будет занесена в Книгу, – ответил он, как отвечал на всю их писанину. – Но я не обязан рассказывать ее в Мемориальной гостиной. Эту сказку никто никогда не услышит в Доме Гильяно.
И лилу захохотали, они надрывали животы, вытирали прозрачными пальцами слезы. Они веселились до упаду. Им смешон был дон Гильяно, который пытался предотвратить неизбежное.
– Это невероятно, но я беременна, – сказала Амрита, нещадно краснея. – Танцовщицы стерильны, ты знаешь…
– Знаю, – оборвал он ее резко. Ашер приложил руку к ее едва наметившемуся животу. Замер, прислушиваясь. – Не из наших. Не из Гильяно. И даже не из Внешнего круга. Вряд ли человек. Похож на лилу. Но пока не очень понятно. Не надейся на чудо, если кто у нас и может родиться, то только лилу.
– Пусть лилу. – Ничто не могло омрачить ее радости. – Я все равно буду любить нашего ребенка, кем бы он ни был.