Демоны Дома Огня

На трассе Ашер уже так освоился, что дошло до выбора музыкальной волны по радио. Он, не советуясь, включил станцию классической музыки, и им повезло прослушать две сюиты Баха в исполнении испанского виолончелиста Пабло Казальса. Ада смотрела в окно, от хриплого баска виолончели клонило в сон. Как всегда, когда она оставалась с Ашером наедине, говорить им было не о чем. Обсуждать последние новости? Котировки акций? Наркоторговлю? Ашер молчал. Ада чувствовала, что, заговори она первой на любую тему, будет выглядеть глупо.

И тут раздались первые аккорды кантаты «Кармина Бурана». Ада однажды слышала ее в филармонии. Внимание привлекло название, непонятное и загадочное, потом захотелось узнать, о чем же так торжественно поет хор. Смысл выплыл из переплетений нот, из отдельных арий, сольных партий инструментов. Один раз прослушав произведение, она запомнила слова. И частенько напевала себе под нос любимые отрывки, когда занималась мелкой работой по хозяйству: убирала в комнате или пришивала пуговицу к платью. И, если спрашивали, смело называла кантату своим любимым произведением классической музыки. Хотя, если подумать, Карл Орф и не такой уж классик, жил и трудился в двадцатом веке, зато тексты песен старинные, найдены при раскопках в немецком монастыре.

Ада не удержалась, вполголоса подхватила гимн Фортуне – повелительнице мира, что изменчива, как Луна:

…statu variabilis,
semper crescis

aut decrescis;

vita detestabilis
nunc obdurat
et tunc curat
ludo mentis aciem,
egestatem,
potestatem
dissolvit ut glaciem.[3]

И Ашер вслед за ней вступил со следующего куплета:

Sors immanis
et inanis,
rota tu volubilis,
status malus,
vana salus
semper dissolubilis,
obumbrata
et velata
michi quoque niteris;
nunc per ludum
dorsum nudum
fero tui sceleris.[4]

Умолк, прикусив губу, – проклятый, изгнанный из Дома за преступление против крови, он не позволял себе так забываться. Эти гимны, правда на иной мотив, исполняли в Доме Гильяно в Ночь Фортуны. Ада все еще напевала, очень чисто, не заменяя ни единого трудного слова на универсальное «ля-ля-ля». Он ждал, когда она ошибется в произношении или в окончании. Или вдруг перейдет на другой мотив, известный лишь немногим, но понимал, что ждет невозможного. Ада продолжала исполнять бравурную, «орфовскую» версию. Если задуматься, мелодия знакома почти каждому, у кого есть уши; а все части произведения – лишь поклонникам музыки. Но слова? Кто на этом свете знает наизусть слова?

Она не соглашалась открываться, отдавать себя всю. Не готова была беспрекословно подчиняться его воле. Она была здесь и в то же время за стеной. Ему казалось, что он может коснуться рукой этой стены, но не ее самой. Он чувствовал – в ней есть то, что скрыто от него. Надежно скрыто. Он надеялся, что эта часть – сущий пустяк, ему и не захочется узнать, что таится в ларце. Но знал, что таким образом лишь утешает себя, знал, что неправ. В тайнике спрятано что-то, чего он даже не может себе вообразить. И наличие в этой женщине непознанного и непознаваемого съедало его изнутри.

Тем временем Ада перешла к тем словам, что болью отдались в его сердце, будто в нем проворачивали острый нож:

Via lata gradior
more iuventutis
inplicor et vitiis
immemor virtutis,
voluptatis avidus
magis quam salutis,

mortuus in anima

curam gero cutis.[5]

Он решил прекратить это издевательство над самим собой и своей памятью, резко спросил:

– Что ты поешь?

Она вздрогнула. Похоже, музыка и впрямь ее захватила.

– Карл Орф, «Кармина Бурана». – Она сделала жест в сторону приемника. – Ты что, в театре ни разу не был?

– Странно слышать от тебя средневековый репертуар.

– Спеть тебе из Шакиры? Поймай другую волну.

Он почти успокоился. Не станет он поддаваться выдумкам. Все, что было, прошло. Но эта девчонка его удивляла, иногда – очень сильно. И он знал: не встречаются на Земле два человека просто так, байки о случайности можно оставить обычным людям, они в них свято верят. Встреча – всегда выполнение Закона притяжения, а притяжение не возникает на пустом месте. Всегда есть объяснение, просто нужно до него докопаться, а еще, что немаловажно, принять его.

* * *

Маленький скромный отель на берегу бирюзового моря. Такой цвет – пронзительный, чистый – бывает только на экранных заставках компьютера. Он словно призван напомнить офисным работникам, что рай существует. Не здесь, не сейчас, но где-то он есть.