Демоны крови

Ратников повернул голову: нет, не лесовоз. Старый «сто тридцатый» ЗИЛ, с многократно крашеной голубой краской кабиной, грузовой транспорт «узбека» Николая Кумовкина. На нем он металл и возит. То есть — шоферюга его… Ха! А ведь старый знакомец — Колька Карякин, местный молодой мужик, уже успевший отмотать «пятерик» по серьезной — за грабеж — статье, и опять же, в прошлом году, попавший под следствие по делу о пропаже Лерки — дамы Элеоноры. Ничего тогда не доказали — да и не могли бы! — выпустили…

Однако все равно странно: Карякин, из кондовых, так сказать, местных — и работает у пришлых? С Эдиком Узбеком у него, кстати, отношения те еще были… Колька Эдику даже как-то башку пробил… Лерку все никак поделить не могли. Даму Элеонору. Хотя Карякин-то женат, а вот все ж таки не унимался — на молодых девочек тянуло. Интересно, чего ж он теперь с Узбеками-то?

— Здорово, Сергеич, — поставив машину у елки, Карякин хлопнул дверцей и закурил. — О, Марья, и вы здравствуйте!

— Привет, привет, Николай, — Михаил протянул руку, поздоровался. — Какими судьбами тут?

— Да вот, думаю, зайду, искупаюсь, а то что-то жарко… — шоферюга с видимым наслаждением затянулся и сплюнул. — Тебе курево не предлагаю, знаю — в завязке.

— Пять лет уже! — с гордостью подтвердил Ратников. — Ты чего такой бледный-то?

— Да посидели вчера… Вот подумал — дай-ка, заеду по пути, искупаюсь.

— Понятно… Так тебе пивка бы лучше! Хотя ты ж за рулем…

— Коли угостишь, так не откажусь! — Карякин засмеялся, показав редкие зубы.

Вообще-то он был красивый парень, Колька Карякин, и скроен ладно, и на работу востер, только вот характер имел — не приведи господи, да и самолюбия — выше крыши. Как он все-таки к Кумовкину-то попал? Узбеки ж — чужаки, вражины.

— Пей, пей, — вытащив из сумки банку рабоче-крестьянской «Охоты крепкой», Миша протянул ее собеседнику, открыл и себе…

— Эх, хорошо! Спасибо, — смачно глотнув, поблагодарил Николай.

Оставив с полбаночки, присел на бревнышко, снова закурил:

— Хороший ты человек, Сергеич!

И продолжил неожиданно зло:

— А вот наши… совсем со мной знаться перестали, сволочи. Ну, после того как я к Узбекам пошел. А к кому здесь еще идти-то? Тем более судимость еще не погашена. На вашниковскую пилораму лес возил, потом — бух! — снова под следствие, из-за Лерки все… Ну, ты знаешь. А вернулся — место уже на лесовозе занято. Вашников, конечно, ждать не стал — думал, посадят меня. Да я его не виню — всякий бы так сделал. Ну а мне-то чего? Куда податься? А тут услыхал — Коля Узбек водилу на «сто тридцатый» ищет — металл на его баржу возить.

— На «Гермес», что ли?

— Ну так одна ведь баржа у него, самоходка.

— А я думал — траулер.

— Не, баржа, — Карякин сплюнул. — Да какая разница? По озеру-то ходить, чай, не по морю. Хотя, конечно, и тут шторма бывают.

— Ну, и как работается-то? — просто так, чтобы подержать беседу, спросил Михаил. Впрочем, не просто так — Димыч-то, участковый, ведь просил, если что — так узнать про «Гермес» и вообще — про Кумовкина Николая. Что там у него за цветмет?

— Работается? — Николай махнул рукой. — Да так себе. Когда пять рейсов за месяц сделаешь, когда — три, когда — и того меньше. С этого и зарплата. Да ведь ты пойми, мне больше идти-то некуда. Разве что в город… да и то… Кто возьмет-то с судимостью?

— Интересно, — глядя на озерную гладь, медленно протянул Ратников. — Что же это, выходит, у Коли Узбека дела не очень?

— Выходит, так.

— Тогда еще интересней, на какие шиши он себе двухэтажный домишко строит? Особняк целый.

— А черт его! — Карякин быстро допил пиво и, выбросив банку в кусты, вытер рукавом губы. — Может, у него еще какое дело есть? Знаешь, Сергеич, я ведь в чужое не лезу, отучен. Вот тот же Коля Узбек… До сих пор не пойму — на хрена ему корабль… ну баржа эта? Цветмет этот поганый лучше на том же ЗИЛе посуху через границу возить. Через Печоры… Хотя, конечно — по озеру куда как прямее. И все равно, это ж сколько возни лишней! С грузовика на территорию, ну, где склады — металл перегрузи, потом — на баржу, в Эстонии опять же выгружать… Морока!

— А куда возят-то?

— Да черт его знает. Там, на эстонском-то береге, деревня какая-то есть, колхоз раньше был рыболовецкий… называется… То ли Выыру, то ли Вииру… нормальному человеку и не выговорить. Туда и возят… Да я сам-то не был, не видел. Ладно, — докурив, Карякин поднялся на ноги. — Пойду, окунусь, да поеду. Спасибо за пиво, Сергеич.

— Да не за что.

Миша снова посмотрел на озеро — детишки там не купались, воспитательницы не пускали, и правильно, Танаево озерко такое — дно нехорошее, илистое, топкое, да и чего только там нет, начиная от обычных коряг и битых бутылок и кончая старой эмтээссовской сеялкой, потопленной пьяным трактористом в бог знает каком лохматом году.

— Ну, Евгения Викторовна, ну, можно, мы просто по водичке походим?

— Бурякова, не канючь! Ты что, стекло не видишь?

— А дяденька вон купается!

— Он сам за себя отвечает, а за вас — я!

Хорошая воспитательница детишкам попалась, с такой не забалуешь!

— Евгения Викторовна, а можно мы чернику в лесу поедим?