Демоны Микеланджело

— На розыски у тебя неделя. Господу нашему достало этого времени, чтобы сотворить наш мир, и тебе хватит, чтобы уменьшит в нем число грехов. Но помни — за каждого нового убиенного я буду сокращать этот срок на сутки. Торопись!

Синьор Буонарроти кивнул, набросил плащ, и направился к двери, но святой отец властным жестом удержал его, принялся снова рокотать:

— Прискорбно, Микеле, что душегуб отнял твоего подмастерья, но милосердный Господь дарует тебе нового помощника…

— Кого?! — терпение скульптора, и без того далекое от добродетельной прочности, совершенно истощилось, когда речь зашла о помощнике. Он привык работать один — любые помощники только раздражали его неумелостью и медлительностью. Скульптор развернулся к проповеднику готовый сорваться на брань. — У меня дюжина таких подмастерьев — дрыхнет в соседних комнатах! Родители платят за обучение мальчишек в моей мастерской. Святые угодники — какие из них помощники?

— Не кричи, друг мой! Разбудишь этих несчастных детей. Господь в своем совершенстве наконец-то пошлет тебе достойного помощника.

— Помощник мне без надобности!

— Его имя — фра Пьетро. Он прибудет к тебе утром, это уже решено.

— Не оскверняйте язык ложью, отче! Назовите его соглядатай.

— Какой из него соглядатай? Он брат во Христе и пробудет с тобой всего три дня.

— Три дня?

— Да, такой был договор.

— С кем интересно договор?

— С тобой, каменотес.

Отец Джироламо не позволил ни одной мышце, ни одному малюсенькому нерву дрогнуть. Он был спокоен как каменный утес, о который неизбежно разбиваются волны чужих страстей. Только глаза были прикрыты: его собственный пламень кипел внутри, подобный вулканической лаве, и если бы хоть капля выплеснулась наружу, запылало бы все кругом. Весь город вспыхнул бы как огромный костер, а через день вся Италия полыхнула и обуглилась. Нет, не просто управляться с таким огнем.

Чтобы немного успокоиться Микеланджело сделал глубокий вдох.

— Ах, все-таки договор со мной? Значит, он предполагает, что я оставлю статую Вакха себе, если найду душегуба.

— Микеле, это договор, а не торговая сделка…

Проповедник резко замолчал, закрыл лицо руками, как куль рухнул на табурет и оставался неподвижным какое-то время, а потом застонал протяжно и незнакомо:

— Мне было видение. Как сыпались камни под хохот безумца. Огромные серые валуны летели с песчаного обрыва. Человеческие глава, ноги, тулово летели вместе с ними в разверстую бездну. Были они белы и мертвы, как куски мрамора и разбивались в мелкие колючие осколки, кои бездна поглощала в свою утробу. По господню промыслу языческий идол разрушен. Статуи больше нет… — отец Джироламо медленно убрал ладони — его щеки были мокрыми от слез. Он поднял глаза на скульптора, в них не было ничего, кроме адской усталости, бескровные губы прошептали. — Теперь ступай.

Он опустил лицо и погрузился в молитвы.

* * *

В переулках ветер подвывал бродячим собакам и подгонял прохожих, солнце едва не примерзло к горизонту из-за утренних заморозков. Пока синьор Буонарроти шагал до госпиталя, поверил, что холоднее просто быть не может. Но эта иллюзия развеялась, стоило ему спуститься в мертвецкую. Челюсти буквально свело от холода, едва он открыл рот, чтобы поздороваться. Но доктор Паскуале, который бодро семенил между стылыми трупами и покрытыми изморозью стенами, считал этот необычайный для Флоренции холод весьма благодатным и для мертвых, и для живых. Он способствует сохранности тел первых, и бережет от моровой язвы вторых. Благодаря холоду вспышка болезни пошла на спад, за вчерашний день ни одного нового больного в карантине не прибавилось, маршруты домовых обходов тоже стали короче, так что доктор Паскуале смог устроить небольшой консилиум с коллегой — он указал в сторону обнаженных тел, сваленных прямо на пол. Из-за них медленно выплыло чудовище, способное лишить дара речи человека с несколько более тонкой душевной организацией, чем свойственна скульпторам, лично вскрывшим почти десяток трупов. Но даже он отшатнулся, когда стену мертвецкой заполнила тень черного крылатого существа. Само существо было куда меньше, напоминало гигантскую летучую мышь с острой мордой и когтистыми лапами, готовую вцепиться прямо в горло.

Существо почесало когтистыми лапками морду — потом сдвинуло ее вверх. Из-под маски-клюва чумного доктора явилось человеческое лицо, способное бледностью соперничать с мертвецами. Однако же черты его были памятны Микеланджело — перед ним стоял и стаскивал перчатки маэстро Ломбарди.