Демоны Микеланджело

Коллеги разложили тела удавленников на двух гранитных плитах, покрывавших прозекторские столы, и принялись обмениваться мнениями, густо пересыпая фразы латынью. Синьор Буонарроти встал у стены и молча слушал, пока медики вертелись вокруг тела подростка не старше тринадцати лет и пришли к выводу, что несчастный был удавлен широкой полосой ткани, достаточно крепкой, чтобы затянуть концу. Вероятнее всего, это был кусок шелка, свернутый в несколько раз. Никаких признаков того, что подростка удерживали за руки или за ноги, на теле не имелось. Следов чувственного экстаза — доктор Паскуале уверял, что находятся люди, приходящие в сильное чувственное возбуждение при виде конвульсивных подергиваний висельников или удавленников тоже не было. На заре своей врачебной практики он зарабатывал тем, что практиковал в тюремном госпитале, и наблюдал одного типа, который специально ходил глазеть на повешение, дабы удовлетворять свою странную похоть, а когда казней долго не было, удавил соседку. Коллеги принялись с большой живостью обсуждать, какие факты и умопостроения заслуживают упоминания, а какие любопытны только узкому кругу медиков, тем временем Микеланджело перебрал одежду, снятую с покойников, и только после этого нашел в себе силы приподнять край холста, который прикрывал второе тело.

Он увидел Тонино. Черты паренька заострились, лицо выглядело удивленным. Смерть перекрасила его веснушки в цвет, названия для которого еще не придумано. Если бы Микеланджело сумел воспроизвести его, смешивая пигменты, то назвал бы «цветом тщетности», ибо все надежды, которые этот юноша возлагал на жизнь, оказались бессмысленны. Какой Божий промысел стоял за этой смертью?

Нет, Господней воли в ней не было, за ней стоял умысел. Дьявольская воля человека, который отнял эту юную жизнь. И сделал это не в порыве страсти, а расчетливо и точно — как и беднягу Филиппе. Вполне логично предположить, что бойкий паренек что-то такое выведал от человека, которого они считали «возницей». Только рассказать он больше ничего не сможет.

Скульптор горько вздохнул и провел рукой по жестким курчавым волосам паренька — на его пальцах осталась сухая травинка. Он поднес свой трофей к глазам и с удивлением обнаружил, что это была ниточка высохшего виноградного уса. Как сухую веточку угораздило попасть в волосы Тонино?

Он без церемоний одолжил у доктора Паскуале очки, чтобы воспользоваться ими как лупой. Внимательно осмотрел находку и обнаружил еще одно чудное обстоятельство: на веточке были следы золотистой краски.

Пока Микеланджело вертел находку так и эдак, к нему подскочил маэстро Ломбарди, закружил вокруг, согнулся в три погибели, но все-таки исхитрился тоже заглянуть сквозь пузатую линзу и принялся петь осанну тонкому уму синьора Буонарроти, перед которым он в вечном долгу. Синьор скарпелино разбил совершенную статую ради спасения его ничтожной жизни. Как обычный докторишка сможет отблагодарить его за милосердие? Маэстро Ломбарди поклонился настолько усердно, что его длинные, засаленные волосы стекли по лбу и коснулись пола. — Только взявшись помогать синьору Буонарроти во всех его начинаниях, в тех областях где его компетенция может пригодиться… — он выразительно посмотрел на тело Тонино и опустил глаза.

Новое предложение помощи взбесило Микеланджело, аж в глазах заслепило от ярости, кулаки его моментально сжались, костяшки на них побелели от напряжения, а его крик заставил вибрировать потолочные балки:

— У меня УЖЕ ЕСТЬ помощник! Прибудет сию минуту!

Оба кулака опустились на мраморную плиту аккурат между фразами. Удар был такой силы, что плита подпрыгнула и накренилась, доктор Паскуале пытался удержать соскальзывавшее тело, но шандал со свечами и медицинский инструментарий посыпались на каменные плиты. Мертвецкая наполнилась адским грохотом, даже бездыханные тела мечтали заткнуть уши, а перепуганный маэстро Ломбарди выцвел и скрючился в три погибели. Посреди этого светопреставления как по волшебству распахнулась дверь, и в комнату ввалился рослый детина в монашеской рясе. В дверях за плечами детины поблескивали шлем и кираса сержанта городской стражи. Монах по-солдатски широко шагнул к маэстро Ломбарди, ухватил несчастного за руку и потащил прочь из укрытия. Перекрикивая грохот, уточнил:

— Синьор, это вы скульптор?

Глава 10

Глаза лекаря округлились от ужаса, он отрицательно замотал головой, открыл рот, но вместо слов с губ сорвалась ниточка слюны. От этой жалкой картины Микеланджело, учинивший разгром в столь малоподобающем месте, испытал странное чувство — словно острое пчелиное жало ввинтилось под лопатку, разлив вокруг боль и жжение. Наверное, это и был укол совести!

Он шагнул к детине и освободил маэстро из его рук, объявил:

— Это я Микеланджело ди Людовико ди Буонарроти Симонии. Устроит?

— Мне, синьор, без разницы, Симонии или нет. Главное, чтобы отца Джироламо устроило. Это он меня к вам отрядил, — лицо у монаха было грубоватым, но открытым, на нем легко читалось недоумение. — Прислал в помощники… вроде того.

— Вы — фра Пьетро?

— Я, синьор.