Демоны пустыни

Не знаю, говорит он мне что-то ещё, я вырубаюсь. Приводит в чувства меня жрица. Её взволнованное лицо тут же разглаживается, как только я улыбаюсь. Несмотря на то, что улыбка моя кровавая.

Чувствую влагу на губах и ушах, трогаю и вижу красный след на пальцах. Тело пробивает мелкая дрожь, голова раскалывается, но аудиенцию я вроде пережил. Что-то хрустит в шее, хребту пришлось нелегко.

Когда я возвращаюсь, шатаясь, на кухню, Богдан на пару с Бэсом жрут пирожки, мирно болтая. Покровский вскакивает, увидев моё состояние, а хранитель взмахивает руками:

— Спас меня, молодой господин! Вызволил из проклятой штуковины! Боги были к нам добры.

— Что это было? — хриплю я, игнорируя радость одного и беспокойство другого.

— Не дозволено мне было, — сникает божество. — Мы с княжичем поговорили, не его это вина. Но головушку-то ему подправить надобно. Пойдёт он к главе рода бога-целителя, в пустынях значит.

Отлично, никто не виноват, а жертву приносить теперь мне. Какая будет достойна бога? И почему в пустыне… Ладно, нарежу ему ушей демонов. Если найду ушастых.

* * *

В ночь перед отъездом, кажется, никто не спал. Сначала я несколько часов прощался с Кирой. Жрица, несмотря на мои возражения, благословляла меня удачей до полного исступления.

Потом меня мучил дед, сбивчиво давая разнообразные советы и указания. Я был ими настолько воодушевлён, что вырубился. За что получил подзатыльник и пожелание удачи. С таким количеством удачи мне должно повезти поспать хотя бы в самолёте.

Но мысль об этом лишает меня всей сонливости и усталости разом. Потому что за всю свою жизнь мне не приходилось летать. Все мои мечты и фантазии о перелётах так и остались мечтами и фантазиями.

И на меня накатывает странное чувство — страх неизвестности, когда от тебя ничего не зависит. Нет, я не думаю о крушении или подобной ерунде. Я просто не знаю, к чему мне готовиться и бешусь от этого.

В общем, когда на рассвете мы садимся в машину с Яром, нервничать я начинаю конкретно. Брат, к счастью, не замечает ещё одного повода для идиотской шутки, потому что засыпает. В нём, похоже, включается режим «спи в любой удобный момент». Я ему завидую, но даже глаза закрыть не могу.

Взлётное поле, окрашенное холодным розовым светом поднимающегося солнца, удивительно оживлённое. Аэропорт в этот час открыт только для отправки людей в Константинополь. И до меня только сейчас доходит, что большая пересменка означает большое количество людей.

Пухлые воздушные лайнеры стоят в ряд, автомобили и автобусы шустро гоняют прямо по полю, выгружая группы военных. Те резво загружаются под крики командиров и взмахи руками, указывающие кому куда бежать.

Ярослав просыпается ровно в тот момент, когда машина останавливается. Хлопает меня по спине и желает не попасть в пробку, с усмешкой глядя на самолёты. И убегает к одному из командиров. Боевая суета начинается ещё до вылета из столицы.

Я вижу рыжую голову Каритского и иду на неё, как на спасительный маяк. Издалека слышно, как он возмущается тем, что им не разрешили воспользоваться личным самолётом, отправляя в этой «развалюхе».

Развалюха лично для меня выглядит отлично. Новёхонький и сияющий чистотой, белоснежный авиатранспорт вблизи внушает уважение и доверие.

— Саша, ну что ты заладил. Мы будем в тех условиях, в которых придётся, — успокаивает его Олег. — Нам лететь всего четыре часа, уж потерпишь первый класс.

Володя от их обсуждений бледнеет на глазах. Меня, и без того нервного, это заводит ещё больше. Я подхожу к нему и осторожно трогаю за плечо.

— Ты в порядке? Ты что-то видишь?

— Да всё нормально, — появляется Богдан, хватает Истровского и легонько встряхивает. — Не, ну что за насмешка богов? Прорицатель, который точно знает, упадёт самолёт или нет, боится летать!

Мне беднягу искренне жаль, но я от нетерпения уже начинаю подпрыгивать. Олег предлагает успокоительное заклинание, на что Володя мотает головой, начиная зеленеть.

Рассаживают нас в хаотичном порядке, но мне достается место у окна, а моим соседом становится несчастный прорицатель. Он тут же туго затягивает ремень, вжимается в кресло, вцепляется в подлокотники и закрывает глаза.

Быстрая предполётная подготовка, выруливание на взлётную полосу, возрастающий гул двигателей, разгон и… Я несдержанно ахаю, добавляя сверху пару крепких слов. Внутри все ухает вниз, уши закладывает и меня вдавливает в сиденье.

Боги, как же охрененно летать! Это как крышесносный секс. Нет, лучше. А, к демонам, это ощущение ни с чем не сравнить.

Я восторженно дёргаю за рукав Истровского, тыкая в окно, где земля плывёт под углом в сорок пять градусов, но он только крепче зажмуривается, что-то мыча.

* * *

Зря я думал, что буду спать или читать в полёте. Я тупо пялюсь в окно, совершенно по-идиотски счастливо улыбаясь облакам внизу. Отрывает меня от этого космического зрелища голос очнувшегося Володи:

— Везёт тебе, — грустно говорит, наблюдая мою довольную рожу. — Меня мутит от одной мысли, а уж на борту…

— Может тебе что-нибудь принять? — я и правда за него переживаю, но улыбку с лица убрать не получается.