Демоны Рая

Наивный Пэн не догадывался, что объектом опеки и пристального внимания СБ был не он, а его дочери… Бездетный Питер Пэн ходил бы раз месяц в СБ на беседы, как и прочие. К младшему лейтенанту.

Проявляться интерес беспеки к Марише и Ане начал только в последний год нашей жизни в Надино. Зато проявлялся все активнее и активнее… Надо сказать, близняшки сами давали к тому немало поводов. Одна только история с уничтоженными электросетями и подстанциями чего стоила…

Наш куратор спустил ту историю на тормозах, как мне показалось (ошибочно показалось, понял я позже), его в тот момент гораздо больше интересовал Плащ, после нескольких лет отсутствия появившийся в Питере, успевшем превратиться за эти годы в Зону.

Но Бабуин все же не сообразил, при всем своем интересе к Плащу, что с ним напрямую связано неожиданное появление Дэниела «Светлячка» Азарры, словно бы ни на день не постаревшего (вернее, не повзрослевшего) после похищения из клиники Бехтерева и страдающего полной потерей памяти обо всем, что случилось с ним потом.

Майор позволил Светлячку пожить у нас в доме, использовав это как предлог для значительного увеличения числа охранников. Охрана не помогла – Плащ пришел в Надино, легко и непринужденно разобрался с Бабуиновым воинством и спокойно ушел вместе со Светлячком и близняшками.

Затем наши с куратором пути разошлись. Я отправился в Зону спасать дочерей, а Бабурин каким-то до сих пор мне непонятным способом отслеживал мои передвижения и нагрянул к месту обмена чуть ли не с полком элитного спецназа…

Причем я только много позже осознал все странности той истории: такое количество людей таилось совсем рядом – с техникой, со снаряжением, со всевозможными гаджетами и девайсами, – а Питер Пэн ни сном ни духом, ну то есть вообще ничего не почувствовал. И второй настораживающий момент: в самом начале сражения или Бабуин, или кто-то из его подчиненных применил против меня непонятный прибор… вообще непонятный, основанный на каких-то неведомых мне принципах, и тот не просто влет погасил мои аномальные способности, но и отправил ненадолго в отключку, заодно парализовав.

В последовавшей бойне Бабуин уцелел. Но после нее напрочь исчез из моей жизни. По слухам, он был вызван в столицу на разбор полетов вместе с Ильей Эбенштейном, но если последний на свою беду тайно вернулся в Тосно, то куратор Вивария от СБ пропал с концами. Я, грешным делом, посчитал, что он после грандиозного провала на Садовой, после огромных потерь обеспечивает безопасность какого-нибудь крохотного далекого объекта. Где-нибудь на границе тайги и тундры.

Как бы не так…

Заявился в Надино, как в старые добрые времена, словно и не произошло ничего за минувший год, словно я до сих пор служу в Виварии, а он курирует безопасность означенной конторы. Разве что продукты и подгузники не привез…

Зря. Подгузники вновь стали в моем доме предметом первой необходимости.

* * *

– Что же вы не пьете кофе, Петр Максимович? – фальшиво удивляется Бабурин.

– Да вот привык как-то пить только собственноручно сваренный, – говорю я, к чашке не притрагиваясь.

А сам лихорадочно пытаюсь понять: что происходит?

Никто меня под арест не берет, полное впечатление, что Бабуин в доме один… Но чтобы проверить это впечатление, мне сейчас надо самолично обойти все помещения. Дожил… Так что вопрос остается открытым.

В общем, мы ведем странный разговор о кофе… Я пытаюсь сообразить, что стоит за непонятным поведением Бабуина. А он, похоже, играет со мной, как кошка с мышью.

Удивляется:

– Неужто думаете, будто я что-то подсыпал или подмешал?

– Угу… – мрачно бурчу я. – Так и думаю. Снотворного пополам со слабительным…

Бабуин смеется. Смех фальшив, как и весь наш разговор.

Сидим мы в моем кабинете (у Питера Пэна был свой кабинет, а как вы думали, и сейчас никуда не делся). Я в хозяйском кресле, Бабурин напротив.

Передо мной письменный прибор, подаренный отцом. Стилизация под восемнадцатый век, массивная бронза, покрытая благородной патиной. Украшение, не более того. Хотя при большом желании можно применить по назначению: залить чернила в одну из чернильниц, а то и в обе, написать что-нибудь пером – пластиковым, но почти неотличимым от гусиного… Или можно использовать тяжеленное мраморное пресс-папье и проломить им голову Бабуина – стол неширок, длины руки мне как раз хватит. И мои пальцы сейчас машинально играются как раз с этим полезным предметом: поглаживают мрамор, теребят бронзовую рукоятку.

Майор… тьфу, он же теперь полковник… в общем, Бабуин игнорирует потенциальную угрозу целостности своей черепушки. Он заливисто смеется моей не самой смешной шутке.

Отсмеявшись, выпаливает, как из пушки в лоб:

– Ваши дочери, Петр Максимович, у нас.

Я молчу, проглотив комок в горле. По одному распрямляю пальцы, судорожно стиснувшие пресс-папье так, что побелели костяшки. Потом спрашиваю:

– У вас – это у кого?

– Ну, Петр Максимович… Вы же знаете место моей службы.

– Все течет, все меняется. К тому же я знал, где служит майор Бабурин. А вот место службы полковника Бабурина…

Я делаю рукой неопределенный жест. Майор-полковник улыбается.