Демоны степей

Они остановились перед высокими, прочными воротами богатого дома. Уже занимался рассвет. За высокой оградой угадывался сад с павлинами, белыми фазанами, прудом, крытая колоннада с резными деревянными колоннами, расписанными красной, синей и золотой красками, где так приятно в жару пить прохладный чай…

— Это же дом… господина Церингена! — прошептала Аксум.

— Вот именно. И он давно мечтал заполучить тебя, не так ли?

Аксум окинула Инаэро странным взглядом.

— Что ты задумал?

— Доверься мне, — попросил он. — Я скажу, что украл тебя у Ватара, что желаю продать лучшего каллиграфа школы ему, Церингену, ибо прослышал, что он мечтает написать книгу. А таланты господина Церингена таковы, что его книгу должен записывать, несомненно, лучший каллиграф из возможных… То есть — ты.

— Ты хочешь меня продать? — Аксум побледнела, как смерть, на ее щеках мгновенно расцвели пятна болезненного румянца. — Ради этого ты и уговорил меня бежать? Может быть, для того ты и придумал всю эту историю — ну, что Ватар, мол, собирается меня придушить?

Она схватила Инаэро за ворот и принялась трясти.

— Говори! Отвечай! Подлец! Вор! Знаешь, что? Знаешь, что я с тобой сделаю? Я сама тебя выдам властям! Скажу, что ты выкрал меня насильно, что ты… ты вор, ты работорговец!

— Тише ты, тише!.. — Инаэро осторожно высвобождался из крепких маленьких рук девочки, но она снова и снова хватала его за одежду, трясла, молотила кулачками, щипала, захватывая кожу ногтями. — Аксум, тише! Послушай меня!

Наконец ему удалось схватить ее за плечи и слегка отодвинуть. В розоватом свете зари ее лицо казалось белее фарфора, узкие глаза расширились и почернели, из них глядело черное отчаяние ночи.

— Ты хочешь меня продать! — повторила она. — Вот что ты задумал!

— Аксум, выслушай меня, — сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу твердость. — Ты для меня — великий мастер, учитель, из тебя со временем вырастет непревзойденный художник…

— Со временем? — кривя губы, переспросила она. — По-твоему, сейчас я еще не художник?

Инаэро нашел в себе мужество кивнуть:

— Ты, несомненно, одаренный художник, но пока что у тебя связаны руки… Когда ты начнешь работать на собственные идеи, когда ты перестанешь копировать скучные документы или записывать чужие любовные бредни — вот тогда твой дар расцветет по-настоящему…

— Ты хочешь меня продать! — сказала она в третий раз и сжала губы. — Нельзя было доверяться свободному. Все вы — подлецы, всем вам только одного и надо…

— Нет! — быстро отозвался Инаэро. — Выслушай и пойми. Церинген мечтает создать книгу — кажется, «Назидание в любви» или что-то в том же роде. Я как-то раз слышал, что он выпрашивает тебя у Ватара, а тот отказывал. Говорил — мол, не время, мол, она нужна нам для других дел. Я скажу, что выкрал тебя для него. Он заплатит немалую сумму — эти деньги мы добавим к тем, что ты уже собрала. Я отдам тебе все, до последнего гроша, клянусь! Не думай обо мне плохо, Аксум.

Она хмуро молчала. Уголки ее рта подрагивали, ноздри слегка раздувались.

— Все равно, мне трудно тебе поверить.

— Слушай дальше. Церинген ни за что не выдаст тебя Ватару. Он будет прятать тебя, как самое драгоценное сокровище, — во всяком случае, до тех пор, пока сочиняет свою книгу.

Она медленно кивнула: — Пожалуй, ты прав.

— Подумай, — горячо продолжал Инаэро, снова беря ее за руку, — подумай, какое убежище лучше этого? И к тому же, ты сможешь увеличить свои сбережения.

— А ты? — спросила она вдруг.

Инаэро не ожидал этого вопроса и отпрянул:

— Что — я?

— Где будешь прятаться ты?

— А я не буду прятаться. Я вернусь в школу. В конце концов, я не обязан отчитываться перед Ватаром в том, где провел ночь. В крайнем случае скажу, что был у женщины. Мне-то это не возбраняется.

Аксум наконец расслабилась и тихонько вздохнула.

— Прости, если я обидела тебя. Твой план исключительно хорош. Просто…

— Просто что?

— Просто вся моя жизнь научила меня не доверять свободным людям.

* * *

Господин Церинген был поражен. Господин Церинген велел немедленно доставить к нему обоих беглецов. Господин Церинген принял их, полулежа на шелковых подушках у себя в саду, в окружении павлинов, бабочек и цветов. Вокруг небольшого пруда, где плавали лилии, были расставлены крошечные чашечки, толстостенные чайники, сохраняющие надлежащую температуру жидкости при любой — погоде, кувшины с прохладительными напитками, вазочки с фруктами, изящные тарелочки со сладостями и тонкие кружевные салфетки для обтирания уст и перстов.

Полуголый чернокожий слуга с бесстрастным лицом и кольцом в носу ввел стучавшихся у ворот и тотчас скромно удалился.

Господии Церинген, обмахиваясь веером, воззрился на пришельцев. Оба выглядели не лучшим образом — после тревог бессонной ночи Инаэро был страшно бледен, а на скулах Аксум горели пятна.

— Ну-с, любезные мои, — проговорил Церинген своим тонким голосом, — я внимательно слушаю вас. Какое дело привело вас… э-э… в сию скромную обитель отшельника и анарехо… то есть, анахорета?

Инаэро старательно поклонился: