Демоверсия

Устав, она вернулась домой. Приложила таблетку ключа к замку и вошла. Отперла дверь. Тут же, в коридоре, донага разделась, надела голубую рубашку Яна, прошла в спальню, легла и мгновенно заснула.

Ей приснился сон, как она пришла в гости к однокласснице Лене, и они весело болтали, обсуждая уроки географии, а Лена наливала чай. И вдруг Аня отвлекла ее чем-то, совершенно случайно, а Лена – тоже совершенно случайно – уронила чайник, полный кипятка, себе на колени. Аня вскочила, не зная, что делать, а Лена так закричала, что волосы на голове зашевелились. Прибежала Ленина мама и отнесла дочь на руках в кровать, хотя та была отнюдь не маленькой – ей было лет тринадцать, и она была довольно плотной, рослой, но мама схватила ее и понесла. Она уложила Лену, разрезала на ней джинсы и сняла, не трогая штанины на ошпаренных местах, а потом медленно-медленно отлепила пристывшую ткань, открывая бордовые пузыри. Мама положила что-то сверху, а потом ушла ненадолго и вернулась с картошкой, нарезанной тонкими ломтями, и стала укладывать на Ленины ноги – внахлест, как выкладывают яблоки на пирог. Лена продолжала громко плакать, и лицо ее было опухшим, покрасневшим и мокрым от слез, будто какой-то глупый пожарный ошибся или зло пошутил и направил воду из шланга не куда было надо, а на лицо. Лена плакала, а мама причитала:

– Боже мой, Леночка, как же это ты, что же ты…

У Ани было такое чувство, будто это она вылила чайник Лене на колени.

* * *

Через какое-то время ее разбудил стук. Она открыла глаза и поняла, что стучали в окошко за ее спиной. Аня раскрыла шторы и увидела Яна. На окне была чугунная витая решетка, и он стоял за ней, улыбаясь, и смотрел в окно. Аня распахнула створки и, насколько смогла, просунула сквозь прутья решетки лицо и поцеловала Яна. Он же впился в нее губами и долго не отпускал, и было смешно и неудобно, и Аня начала смеяться, но Ян продолжал ее целовать, протянув сквозь решетку руки и обхватив ее голову. А потом отпустил и вошел в дом.

Она встретила его на пороге, босая и в одной рубашке. Ян снова поцеловал ее.

– Устал?

– Так. Мне придется поспать пару часов, а потом мы погуляем.

– Поспи нормально, не пару часов. Погуляем ночью. Только оставь мне еще немного местных денег – я пока схожу за продуктами и что-нибудь приготовлю.

Ян дал ей денег и лег.

– Только рыбу не покупай, – шепнул он, засыпая.

Аня оделась и пошла искать магазин.

Она вышла из дома, оглядывая город, словно новые владения. Где-то должен быть магазин. Его пришлось поискать и немного поспрашивать прохожих, потому что интернета в телефоне не было и карта не загружалась.

Она выбрала хорошее мясо, зелень, хлеб, масло и еще что-то – и вернулась домой. Включила на кухне негромкую музыку и, подпевая, занялась ужином.

Аня резала мясо с чувством радости и легкости. Вообще она раньше не любила готовить, считая это рутинной обязанностью, но сейчас это было чем-то сакральным. Аня стояла на кухне и вершила таинство: готовила тушеное мясо со спагетти.

Когда Ян проснулся, она позвала его и поставила перед ним тарелку.

– Приятного аппетита.

Он же вдруг застыл, глядя на эту тарелку с горячим, дымящимся мясом, посыпанным рубленой петрушкой, со спящими на дне спагетти, и сказал:

– То якищь цуд[80]…

Аня непритворно удивилась.

– Почему?.. Ты ешь, пожалуйста. Это еда, Ян, знакомься. Еда, это Ян. Ну вот, теперь вы познакомились, и можно приступать, – шутливо сказала Аня.

– Рута никогда не готовит. Я даже не помню ничего подобного.

Аня обескураженно опустилась на стул, посмотрела на него и сказала:

– А я не помню, чтобы мужчина оставил мне денег и сказал: «Пойди погуляй, купи себе что-нибудь».

Они сидели и смотрели друг на друга.

– Ты знаешь, Ян… – сказала она тихо. – Я, может быть, конечно, не права, но мне кажется, что это нормально, когда мужчина дает деньги, а женщина готовит еду.

– Ты права.

Он замер на секунду и взял вилку.

– Боже мой, как вкусно!

Аня рассмеялась.

Наевшись, они пошли гулять. Рука Яна постоянно касалась Аниной головы, трогая волосы, которые росли по сантиметру в минуту и падали под ноги прохожим. Аня сорвала по пути веточку можжевельника и, смеясь, засунула ее себе в рот: «Смотри, я голубь мира!» – и взлетела на мост. Ян подлетел к ней и встал рядом, и они сфотографировались на мосту, а потом стояли и смотрели на воду, в которой тонули огни Белостока. В реке отражались купола храмов, махины торговых центров, звезды и огромная оранжевая луна.

– Мне кажется, я смогу нарисовать это по памяти, – сказала Аня.

Ее голова превратилась в машину, камеру-обскуру, непрерывно и четко воспроизводящую картинку. Она слушала шепот Яна, склонившегося над ней, беспокойные крики птиц вдалеке и песни, доносящиеся с набережной, и уши ее являли собой совершенное звукозаписывающее устройство.

– Я не могу ничего тебе обещать, – сказал Ян.

– Я знаю. Но, что бы ты ни решил, я приму твое решение.

А потом добавила, глядя на воду:

– Я думаю, что смогу быть в этом городе счастливой, – и вдруг почувствовала себя несчастной, и потянула Яна вперед, уводя с моста.