День академика Похеля (сборник)

Незнакомец проворно встал и протянул Бобу лист с крупным печатным текстом: "Я, выражающий волю человечества Боб Гест, нижеподписавшийся кровью, прошу упорядочить за годом под цифрой 1999 год под цифрой 1900". Бумага была не солидной — обычный лист, отпечатанный на принтере. Боб вернул ее незнакомцу.

— Не пойдет.

— Вот чудак-человек. Почему же? Такая чудная формулировочка.

— Про кровь мы не договаривались, — сказал Боб. — Галлюцинация, убеждающая больного вскрыть себе вены, чтобы подписать…

— Ну как вы могли подумать? — обиделся незнакомец. — Мы же с вами не дикари! Это можно сделать культурно, вот смотрите. — Он проворно вынул из нагрудного кармашка прозрачную гелевую ручку и показал Бобу: по стержню быстро полз вверх красный столбик, как в нагревающемся термометре. — Вот и все, вы даже и не заметили. Голова не кружится?

— Нет.

— Тогда подпишите. — Угадав настроение Боба, незнакомец ободряюще подмигнул. — И я тут же уйду и оставлю вас в покое.

Боб размашисто поставил подпись, протянул незнакомцу листок и подозрительную ручку, а затем глянул на экран ноутбука.

— И где?

— Доктор уже едет в лифте, — елейным голосом сообщил незнакомец.

— Нет, где дата? Почему мои часы высвечивают по-прежнему 1999?

— Потерпите, все случится в Новогоднюю ночь. — Незнакомец сунул бумагу за пазуху и начал стремительно уменьшаться.

— А как будут реагировать люди, когда у них на экранах появится 1900?

— На каких экранах, голубчик? — Незнакомец стал крошечным, и голос его напоминал писк комара, хотя сохранял достоинство и уверенность. — Какие люди?

— Стоп! То есть вы хотите сказать, что все исчезнет, а в мире снова будет 1900 год?!

— Родной, ты же видел, что подписываешь? — Незнакомец проворно вскочил с пола на клавиатуру ноутбука и подбежал к экрану, шлепая копытцами по кнопкам.

— То есть моя жизнь окончится в последнюю ночь 1999 года? — шепотом спросил Боб.

— Зануда, — пискнул чертик. — Ты каждый раз задаешь мне этот вопрос!

Он прыгнул в стекло и убежал за левую границу экрана.

* * *

Мелкiя белыя снежинки летали надъ Страстнымъ бульваромъ.

— Вотъ, Егоръ Qедоровичъ, — продолжалъ беседу толстякъ, — и дожили мы до двадцатаго веку. Хе-хе-хе.

— Не скажите, Владимiр Пантелеевичъ, — уныло отвечалъ тотъ. — Еще дожить надобно, Нострадамусъ такъ предсказывалъ, будто не настанетъ двадцатый векъ.

— Хе-хе, вечно эти немцы чудятъ и путаютъ.

— Французъ онъ.

— А пусть и французъ, пустое. Приходите-ка вы къ намъ встречать Новый годъ! Елисавета Петровна будут рады, а наша Марфа такъ славно готовитъ гуся…

— Гуся? — Егоръ Qедоровичъ раздумчиво пошевелилъ губами. — А что жъ, пожалуй, дело. Благодарствую, ждите к полуночи.

— Ждем-с. Хе-хе-хе. А то тоже надумали — конецъ света. Ужъ, дастъ Богъ, мы съ вами еще и двадцать первый векъ встретимъ!

И оба засмеялись шутке.

19 июля 1999, Москва

Казнь

В нашей коробке много спичек, и нельзя сказать, что мы все одинаковые.

Напротив, мы очень различаемся, и если внимательно приглядеться, то даже и невозможно найти двух похожих. Некоторые толстые и выглядят внушительно и кряжисто. Другие, напротив, тощие. Одни из более темного дерева, другие — светлые. Росту мы тоже разного. А больше всего различаются у нас головы. Самая большая голова, сплющенная с одного боку и покрытая благородными наростами и шишками, по праву считается у нас в коробке главной. Самые маленькие головы у двух темных спичек из другой коробки — кстати, вот вам пример того, что эти двое, казалось бы, пришельцы, не только не выглядят чужаками, а наоборот, слились с остальными настолько гармонично, что, кажется, без них наш коробок был бы неполным. Один, вам это покажется странным, но он совершенно не имеет головы. Это ненормально, но он урод от рождения, и тут ничего не поделаешь.