День ангела

Ага, всё верно. Объект уже здесь. Ничего мужик, среднего роста, довольно симпатичной внешности. Вот он разговаривает с дамами, мужчинами. Смеётся, шутит. Да, плохо, очень плохо. Я-то чувствую, какая Антарктида у него внутри. Пусто и холодно, на тысячи километров пусто и смертельно холодно. И то, что он смеётся и шутит, самый дурной признак. Сильный мужик, умеет держаться на людях. Душевная рана затянута толстой коркой, стала незаметна для посторонних. Но внутри идёт разрушительный процесс. Да он уже почти завершился. Я же вижу, что его, в сущности, уже не интересуют окружающие. Эх, папа Уэф, вычислил бы ты его раньше, когда его рана была свежей, когда он ещё мучился, а значит - был жив… Справится ли моя Ирочка?

"Так, шутки побоку. Работаем. Рома, танец кончается, верни партнёршу Коле. И немедленно забери меня. Идём на контакт"

Возле объекта я замечаю ещё одну знакомую личность. Да никак это Геннадий Александрович Меньшиков, акула бизнеса собственной персоной. Серьёзная выходит операция, только папы Уэфа не хватает. Я даже поискал глазами - не видать ли где лёгкого струящегося марева.

– …Простите, Виталий, но вы не правы и ещё раз не правы. Человек действительно очень живучее существо, но то, что мучения и страдания закаляют - полная чушь. Можно сколько угодно твердить про суровую школу жизни, про то, что шрамы только украшают мужчину, однако никто по своей воле не желал бы ходить с лицом, обезображенным рубцами, и в тюрьму по своей воле никто не сядет. Чтобы растение расцвело и дало максимальный урожай, надо за ним ухаживать, поливать, удобрять. Точно так же и человек. Если вы хотите, чтобы человек расцвёл и дал максимальную отдачу, человек должен быть счастлив, непременно и обязательно. Любые невзгоды, беды, несчастья приносят только вред и ничего кроме вреда, снижая конечный урожай. Да вы и сами в душе думаете так, только спорите из вредности, стараясь защитить уже явно проваленную идею.

Моя Ирочка добивает оппонента, сверкая своими глазищами. Эх, ей бы сейчас синие, для усиления поражающего воздействия…

Объект смеётся, поднимая руки вверх.

– Всё, сдаюсь. Роман Романович, я потрясён и раздавлен вашей супругой. Не ожидал…

– Всё нормально, Виталий Александрович. Если бы вы знали мою супругу чуть больше, вы бы капитулировали заранее, избежав тем самым бессмысленных жертв.

Плохо, ох, плохо. Не знаю, что там видит Ирочка (она и в душах людских видит куда глубже меня), но я вижу - не достало его. Ледяной панцирь Антарктиды в его душе лишь чуть подтаял под неистовым сиянием Ирочкиных глаз, покрывшись сверху хрустящей корочкой напускного весёлого добродушия, но промороженная толща льда незыблема. Ему всё равно.

"Не отвлекайся. Работаем пока по прежнему плану, там будет видно"

В моём кармане звонит сотовый телефон. Я неспешно достаю его, всем видом изображая делового.

– Да, слушаю. Почему сейчас? Договаривались на завтра. Хорошо, еду.

Чистая игра на публику. Типа пристали деловые партнёры, без меня разрулить не могут.

– Ириша, там без меня никак. Прошу прощения, господа-товарищи. Я вынужден вас покинуть.

Я ищу глазами по залу.

– Гена, можно тебя!…

Фамильярность, необходимая для дела. Типа я из той же колоды, или где-то рядом.

К нашей компании подходит Геннадий.

– Чем могу, Рома?

– Гена, мы с Колей мало-мало крутнёмся, боюсь, назад сюда уже не успеем, ты наших дам подкинь до дому, ладно?

– Лично я собираюсь веселиться и танцевать до конца. И Тамару не отпущу, нечего ей в окошко смотреть, когда её ненаглядный вернётся. - Ирочка смотрит на меня, и в глубине глаз пляшет смех. Артистка, ох, артистка…

Геннадий в раздумье чешет нос.

– Я так не успею к утру, ребята. Это отсюда в Химки, а потом, считай, в Бутово, а потом ещё домой…

– Не напрягайся, Геночка. Ты забирай Тамару, а меня отвезёт Виталий. Как?

Виталий вопросительно смотрит на меня.

– Виталий Александрович, вручаю вам своё бесценное сокровище.

– Будьте спокойны. Ни один волос не упадёт. Костьми лягу.

Я киваю Хрусту, иду вперёд, мы направляемся к выходу. Мой номер отработан, дальше разруливает Ирочка.

Вот ещё малость поработаю с моей ненаглядной, и подамся в театр, буду учить разных там Станиславских актёрскому мастерству.

…

Я лежу на диване, глядя в потолок. Дико и непривычно. Отвык ничего не делать. И даже с Ирочкой поговорить не могу, нельзя отвлекать, пусть спокойно работает. А я пока подумаю за жизнь, раз такое дело.

Я встаю, ищу в мебельной стенке. Где же он был, мой школьный альбом? Ведь Ирочка лично переправила его сюда, я точно помню… Ага, вот он!

Я поудобнее усаживаюсь на диван - родного брата, точную копию того, оставшегося в моём курятнике. Он не совсем гармонирует с остальной обстановкой, но Ирочка, крайне придирчивая в устройстве семейного гнёздышка, тонко чувствующая красоту и не любящая аляповатости, захотела именно такой. Я знаю, почему.